Тяжкий позор – бросить свой корабль, даже если он поврежден, даже если его уже не спасти. «Альбатрос» был обречен, и капитан понимал это.

Он шел прощаться с гордой белой птицей, и слезы, соленые, как морская вода, застилали ему глаза.

Василий Семенович не сразу заметил мальчишку, лежащего в дальнем углу.

– Витя! – Капитан кинулся к нему. – Господи, про тебя-то мы все позабыли!

Капитан приподнял голову паренька, смахнул мокрые пряди с лица. Дышит? Он наклонился к груди мальчика, тот дрогнул, открыл ужасающе белые глаза с закатившимися под веко радужками и зашептал скрипучим низким голосом:

– Гурбан шанга hальхин! Дуулыт намьяа! Тандал ехээр мургэнэб! – и вдруг сорвался в высокий визгливый крик: – ?хэл! ?хэл! ?хэл![3]

Витя забился в путах веревки, врезавшейся в его грудь, оскалил желтые зубы, засмеялся фальцетом. Капитан отшатнулся от него.

– Что за дьявольщина? Витя! Витя! – Он тряс мальчика, а тот смотрел на него в упор неподвижными белыми глазами и улыбался. У него были искусанные губы и перепачканные кровью чуть кривые зубы. От этой улыбки, холодной, кровавой, нечеловеческой, капитан осел на палубу.

Сердце вновь заныло, сдавило обручем грудь, трясущимися руками Василий Семенович расстегнул нагрудный карман. Лекарство, лекарство…

– Капитан! Что случилось? – К нему бежал Хан.

Приблизившись, замедлил шаг, остановился. Что-то было не так. С капитаном все было понятно – сердце. Хан прекрасно знал, что означают посиневшие губы и тяжелое, сбивчивое дыхание.

А вот мальчик…

Привязанный к поручням мальчик?

Что здесь происходит?

Он подошел ближе, наклонился к Вите. Тот, насторожившись, повернул к нему лицо, всмотрелся белыми глазами. И вновь улыбнулся победной кровавой улыбкой. Поднял кисти рук и с силой крутанул ими, демонстрируя свои умения перед подобным ему.

«Альбатрос» застонал – порыв ветра ударил в судно. Ударил зло, сильно и очень точно, палуба резко накренилась, и корабль стал медленно заваливаться набок.

Снизу послышались испуганные крики – Хан дернулся бежать туда, но перевел глаза на Витины руки. Они вращались все сильнее и сильнее, и ветер послушно усиливал обороты.

Хан прищурился, наклонился к мальчику и быстро схватил его за запястья, остановив движение кистей. И тотчас откликнулся ветер – сбавил скорость, присмирел.

Витя замер в недоумении, уставился пустыми белыми глазами в лицо Хану и вдруг завизжал – громко, пронзительно, почти в ультразвуке. Он дергал руками, пытаясь освободить их, плевался кровью, извивался в стальных тисках, но освободиться не мог.

– Да что с тобой, черт возьми, происходит? – медленно проговорил Хан. – Ты что, заклинатель ветра?

Капитан положил под язык крохотную таблетку, вздохнул смелее и перевел взгляд на Витю, но тут же, не в силах смотреть на происходящее, закрыл глаза.

– Что это, скажите? – тихо произнес капитан.

– С мальчиком? – уточнил Хан.

– Да, с этим милым мальчиком? Он болен или – как вы это сказали? – он заклинатель ветра? Такое вообще возможно?

– Точно я вам не отвечу. Но начинаю думать, что возможно. И тогда именно он – причина этого урагана.

Хан все еще держал Витю за руки, не обращая внимания на его визг и попытки укусить, уворачиваясь от брыкающихся ног. Стена урагана медленно отступала от корабля, хотя волны меньше не становились.

– Он нас пытался предупредить. Говорил про ураган. Потом потерял сознание, – сказал, тяжело дыша, Василий Семенович.

– Действительно? Интересно, – Хан подхватил с палубы кусок веревки, намотал на руки Вите. Скрутил безжалостно, сильно. Тот перестал визжать и заскулил.

«Люди так не звучат», – подумал капитан и, не в силах это слушать, закрыл уши руками.

– Что это за дьявольщина? – спросил он.

– Очень точное название, – крикнул Хан. – Капитан, мне нужно сходить за остальными. Сможете побыть здесь с ним?

Василий Семенович схватился руками за голову и застонал.

– Вы смеетесь? Я не останусь здесь, с… этим.

– Вам придется это сделать. Я обещаю быстро вернуться, и да – я хорошо его связал, не беспокойтесь.

Хан быстро спускался по грохочущей судовой лестнице, наклонившейся вместе с кораблем. В душе его бушевал ураган не хуже того, что был вокруг них, а мысли стремительно крутились в голове.