сгрудились восторженно вопящие чернокожие. Они упали ниц на залитую кровью палубу в экстазе преклонения перед своим обожаемым вожаком.

Конан, чья мощная грудь бурно вздымалась и блестела от пота, сжав в забрызганной кровью руке топор, с которого падали красные капли, со свирепым видом огляделся по сторонам – пожалуй, именно так мог бы вести себя вождь первобытного племени на заре времен – и тряхнул своей черной гривой. Сейчас он не был королем Аквилонии; он вновь стал повелителем черных корсаров, своей кровью завоевавшим место вожака.

– Амра! Амра! – безостановочно вопили впавшие в транс чернокожие, те, кто выжил в страшной схватке. – Лев вернулся! Теперь стигийцы взвоют, как собаки, поджавшие хвост, и черные псы Куша станут вторить им! Теперь деревни снова будут пылать в огне, а корабли пойдут на дно! Женщины станут причитать и рвать на себе волосы, но звон мечей заглушит их стенания!

– Хватит нести всякий вздор, собаки! – проревел Конан голосом, в котором утонуло хлопанье паруса на ветру. – Пусть десять человек спустятся вниз и раскуют тех гребцов, что еще остаются в цепях. Остальные – к рулю, на весла и фалы, живо! Кром и его дьяволы, вы что, не видите, что нас отнесло к самому берегу? Или вы хотите, чтобы нас выбросило на сушу, где аргосцы снова закуют вас в кандалы? Выкинуть трупы за борт! Пошевеливайтесь, бездельники, или я с вас шкуру спущу!

Чернокожие повиновались со смехом и шутками. Кое-кто даже затянул песню. Трупы, черные и белые, полетели за борт, где воду уже вспарывали острые треугольные плавники.

Конан стоял на полуюте и, нахмурившись, смотрел на чернокожих, которые выжидающе глядели на него. Он скрестил могучие руки на груди, и ветер трепал его длинные черные волосы, отросшие за время скитаний. Пожалуй, никогда еще на мостике корабля не стоял столь дикий варвар, и сейчас в этом свирепом корсаре очень немногие вельможи Аквилонии признали бы своего короля.

– В трюме есть еда! – проревел он. – Оружия хватит на всех, потому что корабль вез мечи и доспехи для шемитов, живущих на побережье. Нас столько, что хватит и на управление кораблем, и на хорошую драку! Вас заковали в цепи, и вы горбатились на аргосских собак; согласны ли вы стать свободными гребцами для Амры?

– Да! – взревели они. – Мы – дети твои! Веди нас, куда пожелаешь!

– Тогда принимайтесь за уборку – надо привести в порядок шкафут, – скомандовал киммериец. – Свободные люди не могут жить и работать в такой грязи. Трое из вас, поднимитесь ко мне, мы взломаем кормовую каюту и добудем продовольствие. Клянусь Кромом, прежде чем закончится наше приключение, вы у меня еще разжиреете!

Ответом ему стал одобрительный рев, и полуголодные чернокожие бросились исполнять его распоряжения. Парус наполнился ветром, который задул с удвоенной силой, срывая с волн пенные барашки. Конан широко расставил ноги на качающейся палубе, глубоко вздохнул полной грудью и раскинул в стороны руки. Что ж, быть может, он перестал быть королем Аквилонии, зато он по-прежнему оставался королем морей.

«Искатель приключений», как птица, несся на юг, подгоняемый мощными гребками весел, на которых отныне сидели свободные люди. Из мирного торговца галера превратилась в военный корабль, насколько это было возможно, разумеется. Теперь у гребцов сбоку на скамьях висели мечи, а на курчавых головах красовались позолоченные шлемы. Вдоль поручней развесили щиты, а вокруг мачты сложили связки дротиков, луков и стрел. Кажется, даже стихия пришла на помощь Конану: полосатый парус неизменно наполнялся свежим ветром, который с ровной силой дул днем и ночью, так что в веслах не было особой нужды.

Но, хотя Конан все время держал впередсмотрящих в «вороньем гнезде»[30], те пока так и не увидели длинной низкой черной галеры, убегающей на юг впереди них. День за днем горизонт и катящиеся волны оставались пустынными, и размеренный покой лишь иногда нарушался появлением рыбацкого судна, тут же бросавшегося наутек, едва его команда замечала вывешенные щиты на поручнях «Искателя приключений». Сезон торгового судоходства завершался, и других кораблей они не встречали.

А когда впередсмотрящий все-таки увидел парус, то на севере, а не на юге. Далеко позади появилась быстроходная галера с раздутым ветром пурпурным парусом. Чернокожие принялись уговаривать Конана повернуть и взять ее на абордаж, но он лишь покачал головой в ответ. Где-то впереди стройная черная галера на всех парусах спешила к портам Стигии. Тем вечером перед наступлением темноты наблюдатель из «вороньего гнезда» доложил, что быстроходная галера видна на горизонте, а на рассвете она все еще висела у них на хвосте, оставаясь крошечным пятнышком вдали. Конан даже спросил себя, уж не его ли она преследует, но найти логической причины подобному предположению не смог. Но вскоре он и думать забыл о странной посудине. С каждым днем, все дальше углубляясь на юг, он чувствовал, как усиливается снедавшее его свирепое нетерпение. Сомнения никогда не досаждали ему. Точно так же, как он верил в восход и закат солнца, так он уверовал и в то, что жрец Сета похитил Сердце Аримана. А куда еще мог жрец Сета везти его, кроме Стигии? Чернокожие чувствовали его нетерпение и выкладывались на веслах так, как никогда не работали из-под палки, хотя и не подозревали о его цели. Они предвкушали, как будут грабить и мародерствовать, и были вполне довольны. Мужчины с южных островов не знали другого занятия; и кушиты, входящие в команду галеры, с бессердечием их расы радостно восприняли перспективу поучаствовать в ограблении собственного народа. Узы крови ничего не значили для них, а вот удачливый вождь и звонкие монеты затмевали собой все остальное.

Вскоре характер побережья изменился. Они больше не плыли вдоль отвесных скал, за которыми убегали к горизонту горные массивы. Теперь береговая линия представляла собой широкие равнины и луга, едва возвышавшиеся над уровнем моря и терявшиеся в голубоватой дымке вдали. Им попадалось мало