темноте, он вдруг замер в неподвижности. Он чувствовал в комнате присутствие смерти – так, как ощущает ее дикий зверь, – не грозящее ему зло, а наличие мертвого тела, убитого совсем недавно. В темноте нога его наткнулась на что-то мягкое, тяжелое и податливое. Конана охватили недобрые предчувствия. Он нашарил в кромешной тьме полку, на которой стояла лампа, а рядом лежали кремень, кресало и трут. Еще через несколько секунд комнату осветил слабый трепещущий язычок пламени, и Конан напряженно огляделся по сторонам.

Убогую меблировку составляли грубо сколоченная кровать у нештукатуреной стены, голый стол да лавка. Внутренняя дверь была заперта на засов. А на утоптанном земляном полу лежал Белозо. Остановившимся взором он смотрел на закопченные балки затянутого паутиной потолка, раздвинув губы в жутковатом предсмертном оскале. Рядом валялся его меч, так и не извлеченный из ножен. Рубашка у него на груди была разорвана, и на загорелой мускулистой груди виднелся четкий отпечаток черной ладони.

Конан молча смотрел на труп, чувствуя, как зашевелились волосы у него на затылке.

– Кром! – пробормотал он наконец. – Черная рука Сета!

Он уже видел этот отпечаток раньше: то была черная метка смерти, которую оставляли жрецы Сета, мрачного культа, процветавшего в темной Стигии. И вдруг он вспомнил ту странную вспышку света, которую заметил под плащом загадочного стигийца, вышедшего, кстати, из этой самой комнаты!

– Клянусь Кромом, это было Сердце! – пробормотал он. – Он нес его под плащом. Он своей магией взломал дверь и убил Белозо. Это наверняка был жрец Сета.

Быстрый осмотр комнаты подтвердил по крайней мере часть его подозрений. На теле Белозо камня не было. У Конана вдруг появилось неприятное подозрение, что все случившееся отнюдь не было результатом нелепого стечения обстоятельств и что таинственная стигийская галера вошла в гавань Мессантии с определенной целью. Но откуда жрецы Сета могли знать, что Сердце придет сюда с юга? Однако же такое допущение казалось ничуть не менее вероятным, чем магия, позволяющая убить вооруженного мужчину простым прикосновением раскрытой ладони.

За дверью послышались крадущиеся шаги, и король резко обернулся и насторожился. Одним движением он загасил лампу и обнажил меч. Слух подсказывал ему, что в темном переулке затаились несколько человек. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел, как у входа в дом столпились смутно различимые силуэты. Он не мог знать, кто они такие, но по своему обыкновению взял инициативу на себя – и выскочил из двери, не дожидаясь, пока на него нападут. Его стремительная атака застала незнакомцев врасплох. Конан увидел, как они обернулись к нему и перед ним оказалась фигура в маске; в следующий миг меч его обрушился на жертву и он устремился прочь по переулку, не давая своим неповоротливым противникам времени опомниться и перехватить его.

На бегу он расслышал впереди слабый скрип весел в уключинах и моментально забыл о людях у себя за спиной. От берега отчаливала лодка! Стиснув зубы, Конан ускорил бег, но, прежде чем он успел выскочить на берег, до него донесся скрип канатов и громкий хлопок поднимаемого паруса.

Тучи, наплывавшие с моря, заслонили звезды. В кромешной темноте Конан выбежал на причал и, напрягая зрение, стал вглядываться в черную воду. Там что-то двигалось – низкая длинная темная тень, с каждой секундой набиравшая скорость. До слуха короля донесся плеск длинных весел. Он заскрежетал зубами от бессильной ярости. Это уходила в море стигийская галера, унося с собой драгоценный камень, в котором была заключена корона Аквилонии.

Выругавшись, он шагнул было в волны, которые с шипением накатывались на берег, и рванул завязки хауберка, намереваясь скинуть его и пуститься вплавь вслед за галерой. Но тут шорох песка за спиной заставил его обернуться. Он совсем забыл о своих преследователях.

К нему бегом устремились несколько темных фигур. Первый из нападавших рухнул под ударом меча Конана, но это не остановило остальных. В темноте вокруг него засверкали клинки, полосуя воздух или со скрежетом впиваясь в кольчугу. На руку ему хлынула чья-то кровь и упали теплые внутренности, когда он сделал смертоносный выпад и рванул меч кверху. Чей-то приглушенный голос отдал приказ убить его, и голос этот показался Конану смутно знакомым. Король принялся прорубаться сквозь мешанину тел к его обладателю. Из-за облаков на мгновение выглянула луна, и ее лучи высветили высокого поджарого мужчину с длинным багровым шрамом на виске. Меч Конана развалил ему череп, как спелую дыню.

А потом удар топором, нанесенный вслепую, угодил королю прямо в шлем. Из глаз у Конана посыпались искры, но он нашел в себе силы отскочить в сторону и сделать убийственный выпад. Он почувствовал, как меч его вошел во что-то мягкое, и услышал сдавленный хрип боли. Но тут он споткнулся о чье-то тело под ногами, и удар булавой сбил шлем у него с головы; в следующее мгновение на его незащищенную голову обрушилась дубинка.

Король Аквилонии неуклюже повалился на сырой песок. Над ним сгрудились несколько фигур, с трудом переводя дыхание.

– Отрубить ему голову, – пробормотал один.

– И так сдохнет, – возразил другой. – Помогите мне перевязать раны, пока я не истек кровью. Отлив унесет его в открытое море. Видите, он упал у самой кромки воды. У него расколот череп; после такого удара не смог бы выжить никто.

– Давайте разденем его, – предложил еще кто-то. – За его доспехи можно выручить несколько серебряных монет. И поторапливайтесь. Тиберио мертв, а я уже слышу песни пьяных матросов, которые шляются по набережной. Пора уносить ноги.

В темноте началась судорожная возня, а потом раздались звуки удаляющихся шагов. Пьяное пение подгулявших моряков становилось все громче.

В своей комнате Публио, нервно расхаживавший взад и вперед перед окном, которое выходило на полночную бухту, вдруг замер и резко развернулся. Его натянутые нервы отозвались протяжным звоном. Он был уверен, что запер дверь изнутри на засов, но сейчас она была