Дэнни обеспокоенно взглянул на шерифа, мол, не присвоил ли его полномочия, но Эллис только согласно кивал. В подобных ситуациях естественная иерархия брала верх.
Трейс Брин поднял руку, призывая к молчанию.
– Тихо! Я поймал сигнал! Не совсем четкий, но потерпите немного. Через пару минут сможете разобрать слова.
– Подожди-ка! – сказал Рэй. – Думаю, нашему стрелку пора отправиться на место.
– Помощник шерифа Симс, – обратился Эллис к Карлу, – займите снайперскую позицию!
Сначала Дэнни удивился, что Эллис позволил Карлу так долго оставаться на командном пункте. Но, немного подумав, понял. Карл Симс был Смертью. Здесь, в трейлере, смерть сдерживалась. Но стоит Карлу засесть на позицию за деревом на заднем дворе – получив разрешение стрелять! – и Уоррена Шилдса можно считать мертвым. У Дэнни внутри все сжалось от неизбежности того, что должно было случиться.
«Он все равно почти умер», – сказал себе Дэнни.
Карл замешкался в дверях и посмотрел на Дэнни, ожидая последнего, молчаливого, приказа. Дэнни закрыл глаза и едва заметно кивнул, зная, что этот кивок равен жесту древнеримского императора, опускающего большой палец вниз.
Пока Карл беззвучно пробирался к позиции, Лорел, как шелудивая дворняга, чесала лодыжки, отчаянно зудящие под скотчем. Душа ее не находила себе места, но тело причиняло еще бо́льшие страдания. Красные рубцы вздулись там, где клейкая лента впилась в кожу, и Лорел уже расцарапала их до крови. Получив секундное облегчение, она сразу же возвращалась в мыслях к Уоррену. За последние десять минут она заглянула в его сердце глубже, чем за все годы брака. Безысходность, о которой он рассказал Дэнни, потрясла Лорел так сильно, что теперь надежда казалась причудливой мечтой, оставшейся в смутных воспоминаниях детства. Чувство вины охватило Лорел, но упиваться им было бессмысленно. Нужно было действовать.
– Уоррен! – позвала она. – Можно с тобой поговорить?
– О чем? – донесся из-за монитора бесплотный голос. – О моей опухоли?
– Не только.
– Говори.
– Ты не мог бы подойти ко мне?
– Я все прекрасно слышу и отсюда.
«Будет труднее, если я не смогу смотреть ему в глаза», – подумала Лорел.
– Думаю, ты знаешь, что я хочу спросить. Почему ты сразу не сказал о диагнозе?
– Не было смысла.
– Не было смысла?
– Это бы все осложнило.
– Почему ты так считаешь?
Он вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– За годы практики я столько раз это видел! Люди заболевают раком, и их жизнь меняется. Иногда все не так трагично… Рак щитовидной железы или яичка, некоторые виды лимфом диагностируются на ранней стадии и поддаются лечению. Но если действительно что-то страшное, неизлечимое – люди никогда не будут относиться к тебе по-прежнему. Это почти врожденная реакция или приобретенная в ходе эволюции. Все избегают тебя, словно ты отмечен смертью. Даже если хирурги уверяют, что удалили опухоль полностью, люди думают: «Он обречен – рак может вернуться в любой день».
– Думаю, что сейчас все по-другому.
Уоррен выглянул из-за монитора и посмотрел на Лорел с таким искренним удивлением, что ее бросило в дрожь.
– У тебя, наверное, большой опыт общения с больными раком, да?
– Я понимаю, что ты видел больше, чем я…
– Лорел, у меня мог бы быть рак поджелудочной железы – это бы ничего не изменило. Хуже всего то, что окружающие начинают обращаться с тобой, точно ты уже умер. Если ты продавец, покупатели чувствуют себя неловко. Начальник улыбается, но подыскивает тебе замену. Люди говорят, что поддерживают тебя, но это ложь. Помнишь актера, который играл в детективном сериале «Спенсер»? Роберта Уриха? Лет десять назад у него нашли синовиальную саркому. Он публично объявил о своей болезни, сказав, что намерен ее победить. И что же сделало телевидение? Закрыло сериал. Роберт прожил еще пять лет. Если ты врач, то дела обстоят еще хуже. Пациенты боятся тебя как чумы. Никто не хочет, чтобы ему напоминали о том, что он смертен. Они смотрят на парня, подобного мне: нет еще сорока, в прекрасной физической форме и… умирает от рака? Пациенты не желают это видеть. Не хотят верить, что с ними может произойти то же самое. Я их не виню. Я сам не хотел. Однако пришлось. Но я не позволю, чтобы в последние месяцы моей жизни со мной обращались как с покойником.
Лорел попыталась поставить себя на его место, понять, что он чувствует, зная о неизбежности скорой утраты всего, включая детей. Уоррен прав: это невозможно.
– Хорошо, ты скрывал свой диагноз от пациентов. Или от Кайла. Но почему ты не признался мне? Только мне? Ты же знаешь, я бы никому не сказала. Я бы помогала тебе во всем, что бы тебе ни понадобилось. Например, ездить на лечение…
Его голова снова исчезла за монитором.
– Я думал об этом. Но что бы ты могла сделать? Только бы жалела меня и беспокоилась о будущем. Первого бы я не вынес и потому решил посвятить каждую отпущенную мне минуту, чтобы не произошло второго. Видишь? Не было смысла.
Лорел хотелось исхлестать себя плетью до крови.
Внезапно Уоррен поднялся и вышел из-за стола. Он остановился в проеме между кабинетом и гостиной. Лорел редко видела мужа небритым; темная щетина придавала ему по-настоящему отчаявшийся вид. Уоррен выглядел отдаленным подобием себя самого, каким-то троюродным братом, с которым она когда-то встретилась и с тех пор успела забыть.
– Брак проходит через все круги ада, если один из партнеров умирает, – сказал он. – Люди бросают друг друга, если кто-то из них заболел. Разводятся. У них появляются сексуальные проблемы – не те, о которых ты подумала. Иногда больной супруг хочет секса, а другому даже мысль об этом противна. Он не может вступать в интимные отношения с полумертвецом, который когда-то был желанным возлюбленным. Мы все испытываем сильное отвращение к смерти и болезням. Я хотел, чтобы ты не думала об этом, по крайней мере пока есть возможность. Хотел сделать все, что от меня зависит.
Уоррен сжал кулаки.
– Как?
Он смотрел немигающим взглядом.
– Подумай.
Лорел растерялась. Она еще не поняла логических правил мира, где смерть безжалостна и неотвратима.
– Не знаю.
– Ты спрашивала, зачем мне оружие.
У нее засосало под ложечкой.
– О Господи! Уоррен, ты бы не сделал этого!
– Думаешь, я хотел остаться в памяти сына безволосым скелетом, который испражняется под себя и не способен самостоятельно поднести ко рту ложку? Оболочкой человека, лишенной речи и памяти? Нет, спасибо.
– Не говори так, пожалуйста.
– А что? Хочешь сделать вид, что все кончилось бы по-другому?
– Не могу поверить, что тебе пришлось справляться с этим в одиночку.
– Лорел, любой человек остается наедине с болезнью. Иногда рядом люди, только и всего. Никто не может по-настоящему помочь.
– Ты ошибаешься, – возразила она, надеясь, что ее убежденность не слишком наивна. – Ты должен разрешить кому-то тебе помочь. Должен хотеть, чтобы тебе помогли.
На лице Уоррена появилось выражение почти мальчишеской робости.
– Ну… я не так устроен.
– Знаю. Может, пора меняться? Хоть чуточку?
– Не могу. Я должен разобраться с этим сам.
– Как сейчас? Посмотри на меня, Уоррен. Это безумие.
– Нет. Я просто не предвидел твоего предательства. А ведь должен был. Но я был занят. Разве не смешно? Я тратил последние месяцы жизни на то, чтобы обеспечить женщину, которая давно меня разлюбила.
– Это неправда.
Он снова посмотрел на нее взглядом человека, лишенного всех иллюзий.
– Неужели?
– Я всегда тебя любила, Уоррен. Мне хотелось, чтобы ты раскрылся, позволил любить себя, а ты не мог. Это не твоя вина… Думаю, отец хотел сделать из тебя крутого парня и так хорошо потрудился, что ты просто не умеешь быть мягким и беззащитным. А когда заковываешь себя в такую кольчугу, любовь не может проникнуть внутрь.
– Или выйти наружу. Так?
Она печально кивнула.
– И что теперь?
Лорел опустила голову, пытаясь подобрать нужные слова, объяснить, что она чувствует.
– Не знаю. Нам нужно объединиться и вместе противостоять твоей болезни.
Он рассмеялся:
– А ты все не сдаешься, да? Никак не перестанешь притворяться, что мир на самом деле не такой, какой он есть?
