Джейн несоразмерно сокрушалась о появлении признаков старения.

Меня не трогало, выгляжу ли я на свой возраст. Зато трогало не столько само по себе старение, сколько его неизбежное последствие. Смерть была уже не за горами и подступала все ближе. И дело было не столько в ее неизбежности в какой-то момент будущего, сколько в возможности ранней смерти, в особенности той, что можно избежать, а потому я постоянно бдительно следил за опасными признаками. Мне была невыносима мысль, что смерть сумеет одурачить меня и подкрасться, как раз когда я повернусь к ней спиной. Так, чтобы Джейн не подумала, будто я крадусь к ней из-за спины, я кашлянул, выдавая свое присутствие. Я опустил взгляд на миски-плошки, что держал в руках, но не раньше, чем увидел, как ее пальцы быстренько перебрались на лицо, смахивая воображаемую крошку туши для ресниц.

Кто, переваливши за пятьдесят, не изведал утрат? Я потерял отца, Джейн – мать, умершую очень молодой от прогрессировавшей болезни, когда Джейн едва вышла из подросткового возраста. Порой я задумывался, не выдает ли озабоченность Джейн старением ее особой тревоги по поводу той же или похожей прогрессирующей болезни, состояния неизлечимости. Она видела, как угасала ее мать: поначалу, в течение нескольких лет, медленно, потом стремительно. Что меня тревожило, так это то, что она предпримет, когда и впрямь обнаружит эти свидетельства.

– На вид пальчики оближешь, дорогой, – произнесла Джейн, когда я протянул ей одну из мисочек.

Ели мы в уютном молчании.

Наверное, больше тревожила утрата друзей. Рак груди унес самую давнюю из подруг Джейн. Опухоль мозга прервала жизнь одной моей приятельницы, но она уже была неизлечимо больна, когда я с нею познакомился, что в какой-то мере (во всяком случае, когда оглядываешься назад) было легче вынести, словно бы утрата с самого начала была вписана в сроки и условия приятельских отношений. Джейн отнесла грязную посуду на кухню и вернулась с десертом, дважды пройдя мимо комода на площадке. Если висящее изображение красной вазы позади красной вазы и было испытанием, то не тем, что определяло бы степень наблюдательности Джейн, а тем, что имело большее отношение к феномену дублирования, повторения. Могут ли, раздумывал я, возникнуть обстоятельства, в которых мы не сумеем заметить картинку внутри картинки, сюжет внутри сюжета.

– Что мы для Джо приготовим? – спросила меня Джейн.

Я тупо уставился в морскую глубь зелени ее глаз и почувствовал легкую тошноту, словно проваливался в какую-то пропасть. Ухватился обеими руками за ручки кресла, словно удержать себя хотел.

– Что случилось, дорогой? – долетел до меня голос Джейн.

– Не знаю, – ответил я. – То есть я забыл, что Джо придет.

– Ничего страшного, верно? Ты, должно быть, пригласил его.

Мы с Джо Кроссом дружим уже двадцать лет. Познакомились после того, как я написал ему о его рассказах, которые всегда были теми же самыми, но разными: я имел в виду, что они всегда были узнаваемо его, и действие их не только происходило в Лондоне, но во многом они рассказывали о Лондоне, хотя всякий раз и сюжет был другой, и персонажи другие. Ну, персонажи под иными именами, но многие из них во многом смахивали на Джо. И рассказы склонны были живописать сходно причудливую чепуху, случающуюся с типами вроде него. Он был из тех писателей, что мне по нраву – пользуются массой всякого происходящего в реальной жизни, а затем так перекручивают собранный материал, что и не поймешь, где заканчиваются собственные истории, а где начинаются истории их рассказчиков.

Когда небольшое издательство предложило Джо издать его первый роман, я заявил, что нам надо сделать ему авторскую фотографию. Мы отправлялись в длительные прогулки по Ист-Энду, и по Доклендсу, и вдоль реки, обходя знакомые ему места и пытаясь сделать приличный снимок. Беда в том, что он неизменно принимал вид, будто перед ним стоял готовый к расстрелу взвод с ружьями, а не я с фотоаппаратом. Вытягивался по струнке столбом и руки держал по швам.

– Я не знаю, что ему надо готовить, – сказал я Джейн. – Смешно, но мне никогда не удавалось залучить его поесть, где бы я ни жил – или проживал.

Я глянул на Джейн, и она улыбнулась мне. Спросила, что чаще всего мы с Джо ели, выбираясь в кафе (что мы делали не часто), и я ответил: карри, там, на Брик-Лэйн и в окрестностях рынка, вот, пожалуй, и все.

В тот вечер попозже я отправил Иэну сообщение по электронной почте, извещая, что намерен издать его роман.

Когда заявился Джо, я был на кухне в критической стадии готовки. Слышал, как Джейн впустила его и провела прямо в переднюю комнату. Я убавил жар, подхватил напитки со стаканами и рванул навстречу.

– Вы знакомы друг с другом? – спросил я, уже поздоровавшись с Джо.

– Уже несколько раз знакомились, – закатил глаза Джо, – а ты всякий раз об этом спрашиваешь.

– Я помню, – сказал я, улыбаясь Джо, тот услужливо хмыкнул.

Я глянул на манекен, что был перенесен в переднюю комнату, где и стоял в углу все в том же голубом платье и рыжем парике.

Несколько минут поболтали, потом я сообщил, что еда вот-вот поспеет, и Джо спросил, где можно вымыть руки. Джейн разъяснила ему, где туалетная комната, а я смотрел, как он, выходя, ненадолго оказался в обрамлении дверного прохода. Голова у Джо сзади выглядела по-иному, как и с любого другого ракурса. С затылка и по бокам он еще в восьмидесятых стригся коротко, так коротко, как можно только ножницами постричься – либо самому, либо у