я упустила, – это цифру, нацарапанную карандашом в нижнем уголке; цифра, дошло до меня, возможно, обозначает номер в гостинице.

В какой гостинице? Уж точно не в той, возле которой мы остановились двадцать два года назад, той, что вдохновила его на песню, которую я могла бы считать подарком себе, если бы на самом деле помнила ее. Только было это в другом штате, и потом… он знал, где я жила.

Штемпель на конверте был местным. Он послал мне ключ от своего номера.

Я была в этом уверена. До сих пор не понимаю, почему, только мысль, что он все еще думает обо мне (после стольких-то лет!), грела мне душу. И я знала, где найти его.

Поблизости от нас располагалось не так-то много гостиниц. По сути, до недавнего времени я вообще сказала бы, что нет ни одной в радиусе тридцати миль. Местность оставалась довольно дикой и неиспорченной, когда мы купили тут землю под строительство дома, но с тех пор окружающие акры постепенно заполнились домами, а с ростом населения подоспели рестораны и банки, большой магазин, новая школа, церковь, конторы и бутики, а совсем недавно земля была выделена под элитный торговый центр. А рядом с будущим центром (только на днях) я заприметила вывеску – гостиница.

Там он меня ждал.

До чего ж неправдоподобно, только мне так хотелось, чтобы это оказалось правдой!

Будто порывистый, бездумный ребенок, каким я была два десятка лет назад, когда воображала, что вся вселенная сговорилась свести нас вместе, я откликнулась на его просьбу. Умчалась, даже не поставив в известность свою семью, куда отправилась. Поставила машину возле входа и бодро вошла, зажав в кулаке свой ключ, надеясь сойти за постоялицу, да только сидевшая за стойкой регистрации женщина даже не подняла глаз, когда я проходила мимо нее к лифтам.

И только когда я вышла из лифта на последнем этаже, меня одолело сомнение. Надо было бы позвонить ему из вестибюля. Мы б пообедали. Мне-то что за забота, если регистраторша (с виду такая молоденькая, что едва не в дочери мне годилась) увидит нас вместе?

Я развернулась, но было поздно: лифт уже ушел. Я нажала кнопку вызова. Мне бы сызнова начать. Может, встретила бы его в вестибюле, входящим после сигареты на улице: во всех гостиничных номерах курить нынче запрещено. Может, он курить бросил, как все мои знакомые, только, даже если он и не захотел покурить, не собирался же он весь день сидеть один-одинешенек в гостиничном номере в ожидании той, что, может, и не пришла бы никогда. Попросила бы регистраторшу позвонить ему в номер. Если б он там был, то спустился бы. Если же нет, я б ему записку оставила. А если же его вообще здесь нет и я полностью ошиблась, толкуя значение карточки, – так поехала бы домой и забыла об этом. Никто б и не узнал никогда.

В желудке у меня заурчало. Где ж это лифт?! Я напрягала слух, ловя звуки его движения, и несколько раз тыкала пальцем в кнопку – безрезультатно. Хотелось есть, и не хватало терпения. Столько времени на этаже торчала – вполне могла бы и в номер зайти.

Сразу за лифтом на стене висел указатель нумерации номеров со стрелочками, направляя в нужную сторону. Номер, который искала я, был справа, примерно на половине длинного изогнутого коридора. Я остановилась у двери и прислушалась. Тишина стояла нерушимая. Затаив дыхание, я постучала: робко сначала, потом увереннее.

Ничего не произошло.

Потом глянула на крашенную под медь дверную ручку, вставленную в медный брусок с щелкой поверху. Он прислал мне ключ, значит, я могла бы и сама войти – только вдруг расхотела.

Что еще за игра такая? Анонимная отправка мне пластикового ключа еще не свидетельство близкого знакомства. С чего это ему взбрело в голову, что после двадцати двух лет, в течение которых – ни словечка, ему стоит только свистнуть? Нет, даже не свистнуть: заставить меня гаданием заниматься и разыскивать его. Только что позволяет ему думать, будто это его игра?

У меня шею сзади заломило. Следил за мной кто-то, что ли? Молча, через рыбий глаз линзы дверного глазка?

Я поспешила обратно, назад к лифтам, шлепнула по кнопке, задыхаясь от возбуждения. Мне грезился Маршалл, стоявший за закрытой дверью в ожидании моего унижения. Только даже если бы каким-то чудом он и узнал – не в его стиле было такое. Вообразила себе психопата, незнакомца-убийцу – или его, ужасно изменившегося, до неузнаваемости.

– Ну давай же, давай!

Только лифт было не уговорить. Долго ли я ждала? Меня вообще здесь быть не должно. Только время теряла. Я ринулась по другому концу изгиба коридора, туда, куда еще не заходила. Но не увидела никакого указателя «Запасной выход» или «Лестница», хотя дошла до самого конца, а затем медленно пошагала обратно, внимательно оглядывая каждую дверь по пути.

Должна же быть лестница, хотя бы и только на случай пожара. Наверняка противозаконно возводить многоэтажные здания без путей спасения от огня. В большинстве крупных гостиниц таких не один. И все ж не нашла я никаких дверей, которые можно было бы открыть без ключа, не могла и припомнить, чтоб указатель выхода бросался мне в глаза и на другой стороне.

Вернувшись к шахте лифта, вглядываясь в другую половину длинного изогнутого коридора, я вспомнила песню про голодную гостиницу, «построенную в форме улыбки».

Тогда я и поняла, что лифт не придет никогда, сколь бы долго я ни ждала. Честно сказать, я не удивилась, обнаружив, что в моем телефоне пропал сигнал связи. Могу им фотографировать, это послание наговорить на диктофон, только чем бы мне это помогло?