приезда она не видела на улице ни единого человека.

Плотный конверт выглядел так, будто им пользовались много раз. Бумага местами сильно протерлась, обтрепалась и помялась, однако, как и сказал почтальон, адреса на конверте не было. Откуда же на почте узнали, что письмо для Гарета? Ни единый звук не выдавал движения наверху. Его мама, должно быть, спала. Вес и плотность пакета, его прямые края убеждали: внутри книга в твердой обложке. Она перевернула пакет и тут же заиграла музыка, едва слышная певучая мелодия, которую она не узнала. Бросив пакет на туалетный столик, она застыла, затаив дыхание. Наверху никакого движения: звук туда, должно быть, не долетал. Она вновь взяла пакет. Задний клапан поддался легко: значит, он все же проверил содержимое – или это сделала его мама. Она извлекла книгу: детская книжка с картонными страницами, на которых напечатаны стишки для малышей. Панелька с тремя кнопками разной формы: нажмешь, и звучат разные мелодии («Сверкай, сверкай, звездочка», «У маленькой Мэри есть овечка», «Три слепых мышонка»), однако ни одна из них не была той мелодией, которую услышала она. Она перевернула толстые страницы. На них то тут, то там были вымараны некоторые буквы. Шаги на лестничной площадке вынудили осторожно вложить книжку обратно в конверт. Она метнулась через всю комнату и подхватила журнал, который еще за день до этого прочла от корки до корки. Мама едва кивнула ей и проследовала к себе на кухню. Она поняла, откуда Гарет набирался умения общаться.

Вернулся он лишь далеко после полудня. Она вновь и вновь перелистывала журнал и пила жидкий чаек, который его мама знай себе ставила перед ней на кофейный столик.

– Гарету надо было пропустить рюмочку, чтоб кое-что уладить. Он скоро вернется, – это было все, что его мама сообщила о том, где он. А потом молча уселась за свое вязанье крючком.

Чувствуя, как день утекает прочь, она решила пойти погулять, только вот телефон ее не работал, и ему будет невозможно с ней связаться. Младенческая книжка не выходила из головы. С чего бы кому-то понадобилось посылать ее Гарету? Почтальон, должно быть, ошибся. Письмо назначалось кому-то другому. Так оно должно бы быть, но вот почему буквы вымараны? Она дождалась, когда его мама пошла готовить обед, и опять извлекла книжку, старательно избегая касаться кнопок. Присмотревшись к порядку пропущенных букв, попробовала сложить из них слова: м…ы…х…о…т…и…м…о…б. Закипел чайник. Звякнули тарелки. Она успела положить книжку обратно и усесться за стол.

– Эти картины вы рисовали? – спросила она его маму, когда они вдвоем обедали сэндвичами с лососем.

– Меня увезли после того, как родила Гарета. Там, куда меня увезли, не было неприятно, но я хотела домой. – Говоря это, его мама не выпускала из пальцев висевший на шее крохотный крестик.

Не зная, что ответить, она кивнула и сунула в рот еще кусок сэндвича. Должно быть, это было чем-то вроде живописной терапии. Гарет никогда не говорил, что его мама перенесла такого рода недуг, только ведь гораздо больше того, чего она о нем не знает, чем того, что знает.

– Отцу Гарета до того долго пришлось улаживать это, что я думала, так меня там и оставят навсегда.

– Прелестные картины, – сказала она. – Очень яркие.

– Вам когда-нибудь приходилось пестовать эльфа-подменыша? Они порой так плачут, что сердце из груди рвется.

Жалея, что вообще упомянула о картинах, она углубилась взглядом в журнал, словно бы вчитываясь в статью о переработке рыбы на острове.

Его мама собрала тарелки со стола и ушла из комнаты, но голос ее долетал из кухни:

– Только оттого, что такое случается всего раз, люди успокаивают себя тем, что больше такого с ними не произойдет, но жизнь другая. В ней кое-что старое повторяется. – Женщина вернулась, неся еще чая. – Кей такая прекрасная женщина. Знала, что ей делать требуется. – Остывшая разбавленная молоком жидкость выплеснулась из чашки, когда мама ставила ее на стол: рука у женщины дрожала. – Простите меня, мне не следует говорить с вами. Впрочем, он хороший мальчик, мой Гарет, не хочу, чтоб вы думали иначе.

– А не снять ли нам номер в гостинице, чтобы отметить нашу последнюю ночь? – Его мама была на кухне, но она и не подумала понизить голос.

– А как же мама? Она будет безутешна.

– Мне жаль, просто… мы в первый раз отправились куда-то вместе. И нам едва ли что удалось. Я почти все время провела в гостиной твоей мамы…

– Я говорил тебе, что сожалею, дела заняли больше времени, чем я ожидал. И потом, знаешь ли, мама сделала все, чтобы ты чувствовала себя как дома.

– Здесь повсюду твои фотки с твоей бывшей.

Он понизил голос, услышав, как на кухне загремели сковородки:

– Тебе известно, что я был женат. Этого я от тебя никогда не скрывал.

– Твоя бывшая – Кей. Мама твоя говорит о ней так, будто та… а кстати, где она сейчас? Она на этом острове живет?

– Она далеко.

– Ты к ней наведывался сегодня? На это у тебя время уходит?

– Нет. – Он направился на кухню, к своей маме.

Ей пришлось умолкнуть.

Он спал, повернувшись к ней спиной, – или притворялся, что спит. Свет сквозь шторы разбудил ее на рассвете. Она подождала, пока свет набрал еще немного яркости, потом выскользнула из постели. Оделась во вчерашнюю одежду, не умылась из страха разбудить его или его маму. Прихватив из вазы на