Спрашивают?

Кто?

Инголф.

Он стоял на пороге дома, разглядывая дверь с неприкрытой брезгливостью.

– Что? – Лишь сделав вдох, Брокк понял, насколько тяжело ему дышалось в доме.

– Кажется, я не вовремя, – без тени сожаления заметил Инголф. – Но хотелось бы побеседовать с вами о… неких недавних событиях.

Белое пальто из кашемира ему к лицу, как и костюм касторового оттенка. А перчатки черные, с широким по последней моде швом наружу.

Он всегда умел подчеркнуть собственное превосходство, хотя бы в одежде.

– Мы будем стоять здесь? – Насмешливо приподнятая бровь. И взгляд, ледяной, исполненный презрения. Инголф из рода Высокой Меди не стал бы связываться с человеком.

Разве что ненадолго.

Исключительно из любопытства.

– А что вы предлагаете? – Злость отрезвила.

И горе отступило ненадолго.

– Прогулку. – Инголф раскрыл черный зонт, достаточно объемный, чтобы укрыть двоих, не от дождя, но от влажного снега, что ложился на невысокие ограды, на розовые кусты, скрытые под еловыми лапами, – Дитар так о них беспокоилась. И что будет с розами теперь?

С самим этим домом?

Нет, с домом просто. Есть Лили… захочет ли она жить здесь? Если нет, то Брокк проследит, чтобы поверенный нашел другой дом. И с банковскими счетами надо будет разобраться, с украшениями. У Диты было их много, и следует собрать все более-менее ценное, отправить в хранилище.

– Никогда не понимал этой вашей противоестественной привязанности. – Инголф начал беседу первым. – У вас очаровательная жена… а вы продолжаете появляться здесь.

– Печетесь о моем моральном облике?

Жена.

Сегодня Брокк вернется домой. Встретит ее… скажет… что ему сказать?

Ничего. Сбежать и спрятаться в тишине мастерской, придумав крайне неотложное дело, лишь бы не видеть ее, не думать о…

Не думать не выйдет.

– Мне глубоко плевать на ваш моральный облик, – доверительно произнес Инголф, остановившись перед лужей. – Но вы должны признать, что мы слишком разные.

– Мы с вами?

– Мы с ними. – Он проводил взглядом молочника, который сноровисто раскатывал над тележкой шерстяное покрывало. – Кровь не должна смешиваться. Это противоестественно и… – Инголф замолчал.

– Договаривайте уже.

– И ведет к вырождению. Они плодятся. С каждым годом их становится все больше, а нас… лет двести тому на каждого пса приходилось десять человек. А ныне – сто… а что будет еще лет через двадцать?

– Понятия не имею.

Черные перчатки. И черный зонт. Он любит играть с цветами. И со словами тоже.

– Они нас или уничтожат, или поглотят.

– Что вам нужно?

Брокк не в настроении выслушивать очередную безумную теорию, которая вот-вот расколет мир.

– Мне нужно узнать, куда вы отослали Ригера.

– Что?

– Ригера, – терпеливо повторил Инголф, перехватывая зонт. – Видите ли, мастер… – он не давал себе труда скрыть насмешку и презрение, – он подрядился выполнить для меня кое-какую работу. И исчез.

– А с чего вы решили, что я в курсе его местонахождения?

Инголф пожал плечами:

– Я решил, что в свете недавних событий вы… предпочтете держать его в поле зрения.

– Только его?

– Всех нас, мастер. – Инголф переложил зонт в левую руку. – Я не столь наивен, чтобы полагать, что не включен в круг подозреваемых. И что за подозреваемыми не будет вестись негласное наблюдение…