музыку. Ролик набрал три миллиона просмотров. Мэй хохотала, сама пересмотрела ролик дважды, но ловила себя на том, что сочувствует Мерсеру. Он упрям, но не глуп. У него еще есть надежда. Его еще можно переубедить.
Назавтра Энни снова оставила ей бумажную записку, и они опять уговорились встретиться в соседних туалетных кабинках. Мэй лишь надеялась, что после второй серии крупных открытий Энни нашла способ поставить их в широкий контекст. Под стенкой кабинки Мэй разглядела носок туфли. Выключила звук.
Говорила Энни хрипло:
– Слыхала, наверное, что теперь еще хуже?
– Что-то слышала. Ты плакала? Энни…
– Мэй, по-моему, я не справлюсь. Одно дело знать, что творили предки в тридевятом Старом Свете. Про себя я думала, понимаешь, типа, ладно, они приехали в Северную Америку, начали с чистого листа, всё оставили в прошлом. Но Мэй, бляха-муха, знать, что они
– Энни. Ну зачем об этом думать?
– Как это – зачем? Я больше ни о чем думать не могу…
– Ладно. Хорошо. Только, во-первых, успокойся. А во-вторых, нельзя так лично. Надо отстраняться. Немножко абстрагироваться.
– И мне сыплются письма ненависти. Сегодня утром – шесть сообщений, люди обращаются ко мне «масса Энни». Половина цветных, которых я за эти годы наняла, на меня подозрительно косятся. Как будто я тоже чистокровное рабовладение унаследовала! С Вики работать нет никаких сил. Увольняю ее завтра.
– Энни, ты сама понимаешь, какую бредятину ты несешь? И кроме того, ты вообще уверена, что у твоих предков
Энни громко вздохнула:
– Да нет. Нет. Мои предки сначала владели ирландцами, потом сменяли их на африканцев. Как тебе? Этих людей хлебом не корми – дай другими людьми повладеть. И ты видела, что в Гражданской войне они воевали за Конфедерацию?
– Я видела, но у кучи народу предки сражались за Юг. Вся страна воевала – пятьдесят на пятьдесят.
– Но не
– Они же всегда болт забивали на семейное наследие?
– Это пока считали, что они
Дальше – спустя еще два дня – откопали кое-что гораздо хуже. Мэй не была в курсе заранее, что именно, но была в курсе, что Энни в курсе и что Энни послала в мир очень странный квак. Там говорилось: «Вообще-то я даже и не знаю, надо ли нам знать все». Когда они встретились в туалете, Мэй не верилось, что пальцы Энни взаправду такое напечатали. Конечно, «Сфера» ничего стереть не могла, но кто-то – Мэй надеялась, что сама Энни, – поправил, и теперь в кваке говорилось так: «Нам не надо знать все – если нет адекватных накопителей данных. Не хотелось бы все потерять!»
– Ну естественно, я его написала, – сказала Энни. – Во всяком случае, первый вариант.
А Мэй надеялась, что это какой-то ужасный глюк.
– Как ты могла такое написать?
– Я так считаю, Мэй. Ты не представляешь.
– Я
– Да бляха-муха, не знаю я. Но я знаю, что с меня хватит. Пора сворачивать.
– Что сворачивать?
– «Прошедшее совершенное». И любые аналоги.
– Ты же понимаешь, что не выйдет.
– А я попробую.
– То есть ты
– О да. Но одно доброе дело Волхвы мне задолжали. Я не выдержу. То есть они уже, кавычки-раскавычки, освободили меня от ряда обязанностей. И ладно. Мне по барабану. Но если не закроют проект, я впаду в кому, вот наверняка. Я уже с трудом на ногах стою и дышать нечем.
Они посидели молча. Может, лучше уйти, подумала Мэй. У Энни трещал стержень; она нестабильна, она способна на опрометчивые, необратимые поступки. Даже разговаривать с ней – уже риск.
Тут Энни захрипела.