гирями на ногах, упирался в грудь тяжелой холодной ладонью, держал, отталкивал… Он потянул на себя легонько скрипнувшую калитку и ступил на ведущую к крыльцу дорожку, старательно глядя под ноги. Между кусками рыжевато-серого плитняка пробивалась трава, клумба у калитки, обложенная тем же плитняком, заросла крапивой. Запустение…
Ничего не происходило. Все тот же нагретый солнцем неподвижный воздух вокруг, все та же тишина, звенящая в ушах. Ни звука, ни движения — и от этого почему-то становилось только страшнее. Почему-то он знал, что должен войти в дом, только вот не хотелось ему этого, совсем не хотелось.
Двигался он беззвучно, как учили, хотя и было желание как-то разорвать эту тишину — громко затопать, заорать песню, свистнуть в четыре пальца… Только Олег буквально ливером чуял: нельзя. Просто нельзя, и все. Медленно, шаг за шагом, он приближался к выкрашенному в веселенький голубой цвет крылечку, фиксируя детали. Проржавевшее ведро с землей позади крыльца уже проросло какими-то белесыми побегами, прислоненная к стене лопата тоже в потеках ржавчины, навес над крыльцом чуть заметно покосился. Громко, словно предостерегая, застрекотал кузнечик где-то за забором. Без тебя разберусь, мысленно сказал ему Олег, положив руку на перила.
Ступенька отозвалась скрипом, заставив сердце затрепыхаться в груди. Спокойно, Панин, спокойно, продолжал уговаривать себя Олег. Сейчас зайдем, посмотрим — и дальше пойдем, ничего и никого там нет, это все просто сон, морок, иллюзия, тобой же самим и созданная. Сами себя пугаем, да, Олег Николаевич?..
Дверь подалась беззвучно, пахнуло нагретой пылью и плесенью. Олег шагнул через невысокий порог, постоял, привыкая к полумраку. Ничего необычного: голый дощатый пол, пара сломанных стульев, колченогий стол, продранный диванчик с вылезшей пружиной. И все покрыто толстым слоем пыли. На выгоревших почти добела обоях прямоугольные темные пятна — когда-то тут висели картины. Когда-то…
Ну вот видишь, снова принялся увещевать себя Олег, ничего тут страшного нет, просто пустой дом, никаких расчлененных трупов, жутких монстров, маньяков и нежити. Только пыль и пустота… Помогло слабо: к мучительно едкому страху примешалась горечь тоскливой безнадеги. Он сжал зубы и двинулся по узкой крутой лесенке наверх, в мансарду.
И тут ничего. Голый остов железной кровати, перечеркнутый квадрат солнечного света на пыльном полу, безнадежно разломанный детский велосипед, пустая книжная полка… Все вывезено, все покинуто. Пустая оболочка. Чья-то опустевшая, заброшенная, никчемная жизнь. Чья-то?.. Да уж не твоя ли, бывший «снайпер»?
Медленно, стараясь не шуметь, он спустился вниз. Ну вот видишь, говорил он себе, ничего страшного, ты просто осмотрел все, как и был должен, а то, что ты ничего не нашел — что ж, значит, такая твоя судьба, и сейчас можно будет со спокойной совестью двигаться дальше. Со спокойной совестью и лишней занозой в сердце — почему-то же мне здесь так страшно, так тоскливо… Он вдруг замер на полушаге, цепко оглядывая запустелое помещение. Толстый слой пыли на полу — следы Олега отпечатались на нем явственно, и никаких других не наблюдалось. Поломанная мебель, выгоревшие до полной бесцветности обои по четырем стенам — и никаких признаков двери.
Притихший, притупившийся было страх снова вспыхнул ослепительно ярко, толкая немедленно что-то делать — желательно бежать отсюда подальше и побыстрее. Все инстинкты просто криком кричали — с разбегу всем телом в раму запыленного окна, высадить ее, выброситься наружу, на свет, на свободу, подальше от этого склепа, от этой въедающейся в кожу, в мясо, в мозг затхлости…
Стой, резко осадил он себя. Ты не должен вести себя как животное в ловушке. Это твой, созданный тобой и для тебя страх, и только в твоих силах обротать его и надеть на него уздечку… Значит, вот чего ты боялся — оказаться замурованным в пыльной, неподвижной,
Олег опустился на ступеньку, на секунду зажмурился, стараясь восстановить хоть какое-то подобие спокойствия. Открыл глаза, глядя в мутный квадрат окна — в столбе солнечного света мирно плясали пылинки. Там смерть, внезапно и отчетливо понял он. Под окошком она меня поджидает, Ее безносое величество, пикантная старая шлюха, иногда такая привлекательная…
А что такого, собственно? — спокойная и почти ироничная мысль пришла как будто со стороны, извне. Может, это и есть лучший выход? В конце концов, ты всегда был орудием для кого-то, кто умнее и сильнее тебя — и если вдуматься, остаешься им. Ведь в результате, что бы ты ни выбрал, в профите окажется кто-нибудь из тех, кого ты столь пламенно любишь. Сознайся уж, что предложение полковника Леваллуа тебя на самом деле очень даже прельщает, и пижонил ты перед ним в основном из упрямства, из гордости… Ну, пусть из нежелания дать господину полковнику лишний козырь — а человечишка он скверный, неприятный, что и говорить… Так ведь теперь, после его неудачной акции в ресторане, наш полковник — политический и стратегический труп, и никакие козыри ему уже не помогут.
Твоя команда?.. Так ведь им что-то угрожает только до тех пор, пока ты ведешь их за собой — да, у каждого из них свои причины, но ключевая-то фигура именно ты, Панин Олег, бывший «снайпер», бывший «нюхач» бывшего Управления… С твоим уходом у них появится реальный шанс выжить — как выжила Лия, как выжили те, кто идет с ней. Возможно, ее клан увеличится за счет тех, кто шел за тобой? Возможно, в конце концов именно они и станут силой, способной переломить нынешний ход событий?
Ведь в конечном счете ты не уверен, что сможешь создать какой-то иной вариант Выбора кроме тех, что тебе предложены, верно? Оглянись назад — с того момента, как ты оказался в Крепости, каждая твоя попытка что-то решить, что-то выбрать отмечена трупами, а к чему ты пришел в результате? К борьбе против всех с нулевыми шансами? А ведь когда дело дойдет до настоящего Выбора, того самого, с большой буквы — если ты хоть в чем-то
