— Ты до сих пор способна шокировать кого угодно, милая, — произнесла Бронвин, ободряюще похлопав девчушку по спине.
Миллард, видимый благодаря пальто и ботинкам на ногах, подошел к мальчонке.
— Что обо всем этом думает твой отец? — спросил он.
— Конечно же, мы не хотим с ним расставаться, — отозвался Бехир. — Но как мы будем заботиться о своем сыне, если не сможем его
— Вы его любите? — спросил Миллард. — Он вас любит?
Бехир нахмурился. Традиционное воспитание не позволяло ему вслух говорить о чувствах. Но, немного помявшись, он все же проворчал:
— Конечно, он мой сын.
— В таком случае свои для него
Бехиру не хотелось проявлять эмоции на глазах у своих людей, но после слов Милларда его глаза заблестели, а на скулах заиграли желваки. Он кивнул, перевел взгляд на сына и произнес:
— Значит, возвращаешься. Бери свой мешок и поехали. К нашему приезду мать приготовит чай.
— Хорошо, папа, — отозвался мальчик со смешанным чувством досады и облегчения в голосе.
— Все будет хорошо, — заверил паренька Миллард. — Даже лучше, чем хорошо. И когда все это закончится, я тебя разыщу. В мире много таких, как мы, и когда-нибудь мы с тобой их найдем.
— Обещаешь? — спросил мальчик, и в его глазах засветилась надежда.
— Обещаю, — твердо произнес Миллард.
Мальчик кивнул и взобрался на лошадь позади отца, а мы развернулись и миновали ворота города.
Глава шестая
Город назывался Коул. Не Коултаун и не Коулвилль. Просто Коул. Уголь был здесь повсюду — лежал угловатыми кучами у задних дверей домов, струился клубами маслянистого дыма из труб, пятнами покрывал комбинезоны шагающих на работу мужчин. Мы сбились в тесную группу и заспешили на станцию.
— Идем очень быстро, — инструктировала Эмма. — Никаких разговоров. Смотрим в землю.
Мы все твердо усвоили правило, предписывающее всячески избегать зрительного контакта с нормальными людьми. Взгляды способствовали завязыванию беседы, беседа порождала вопросы, а странным детям было трудно отвечать на вопросы нормальных взрослых таким образом, чтобы это не порождало еще больше вопросов. Разумеется, если что-то и могло вызвать вопросы, так это группа грязных детей, путешествующая без сопровождения взрослых в военное время. Особенное внимание должна была привлечь к нам крупная хищная птица, сидящая на плече одной из девочек. Тем не менее, похоже, горожанам не было до нас никакого дела. Они бродили по узким улочкам Коула, скользя по нам равнодушными взглядами, и своими ссутуленными фигурами напоминали увядшие цветы. У них явно хватало проблем и без нас.
Железнодорожная станция оказалась такой маленькой, что я задался вопросом, останавливаются ли здесь вообще поезда. Посреди открытой платформы торчала крохотная будочка билетной кассы, единственное крытое сооружение на всю станцию. Внутри дремал, сидя на стуле, мужчина в сползших на кончик носа очках с толстенными стеклами. Эмма резко постучала в окошко, отчего клерк, вздрогнув, проснулся.
— Восемь билетов до Лондона! — заявила она. — Нам необходимо быть там уже сегодня днем.
Клерк уставился на нас сквозь мутноватое стекло. Сняв очки, он тщательно их протер и снова водрузил на нос, чтобы убедиться, что зрение его не подводит. Вне всякого сомнения, вид у нас был весьма «привлекательный»: забрызганная грязью одежда, торчащие во все стороны нечесаные волосы. Рискну предположить, что и запах от нас исходил соответствующий.
— Мне очень жаль, — ответил клерк, — но все билеты проданы.
Я огляделся. Не считая нескольких дремлющих на скамейках человек, станция была пуста.
— Что за вздор! — заявила Эмма. — Немедленно продайте нам билеты или я пожалуюсь на вас железнодорожным властям за дискриминацию детей!
На ее месте я вел бы себя более сдержанно, но Эмму чванство и самодовольство мелких бюрократов выводили из себя.
— Даже если бы такое положение в законодательстве действительно существовало, — возразил кассир, презрительно вздергивая нос, — оно бы уж точно не имело ни малейшего отношения к