талантливы, чтобы все потерять из-за болезненного пристрастия.
– Пристрастия?!
Она едва смогла произнести это слово.
– Болезненное пристрастие к страху. К адреналину, к восторгу от того, что вы – центральная фигура в огромной, темной и пугающей тайне. Пагубные привычки – болезнь восьмидесятых, Сара. Прощайте.
Она услышала щелчок – и молчание прерванной связи. Ей представились руки Брейдена Даллеса, уже доведенные до бело-розового блеска, умывающие себя прямо в воздухе.
Она отшвырнула телефон к стене и встала с кровати, чтобы одеться. Она чувствовала себя разбитой фарфоровой куклой. Казалось, достаточно одного движения, одного неловкого вдоха – и она осколками осыплется на ковер.
Тах с почти стыдливым удовольствием отметил, что даже в присутствии главных величин страны он продолжает интересовать средства массовой информации.
Тонкие намеки, которые они с Джеком делали накануне, принесли свои плоды. Репортеры толкались и сновали туда-сюда, проверяли работу микрофонов и камер. Джек великолепно срежиссировал все мероприятие, выбрав столик у невысокой стенки, отделявший кафе от собственно внутреннего дворика. Какой-то ассистент включил прожектор, залив светловолосого туза светом. Джек сощурился и притенил глаза ладонью.
– Тяжелая ночь? – осведомился Тах, усаживаясь напротив Джека.
Он говорил очень негромко, чтобы избежать пенопластовых фаллосов, которые уже наставляли на них репортеры.
– Просто поздняя. Решали вопрос по правилу Девять-це, регулирующему распределение делегатов, предварительно обязавшихся…
– Джек, избавь меня от скучных подробностей. Мы выиграли?
– Да, благодаря мне. И поэтому смогли отстоять калифорнийскую делегацию. – Джек сделал глоток кофе и закурил. – Ты знаешь, как мы сыграем эту сцену?
– Нет.
– Чудесно! – кисло отметил он.
Тахион чуть улыбнулся.
– А что, если я просто обогну столик и крепко тебя облобызаю?
– Я тебя убью.
Тах тоже притенил глаза рукой и обвел взглядом толпу, отметив присутствие Брокау и Дональдсона. Соколица, которая неизменно умела эффектно обставить свое появление, слетела вниз с десятого этажа. Взмахи огромных крыльев разворошили листочки меню и испортили тщательно уложенные прически.
Тах мысленно связался с ней.
«Доброе утро, милая. Готова нам подыгрывать?»
«Всегда готова, милый мой Тахи».
– Мистер Браун, Доктор! Разве не странно видеть вас вместе за завтраком? – громко вопросила Соколица.
– Почему это? – бесстрастно поинтересовался Тахион.
Сэм Дональдсон принял подачу и выпалил в своей отрывистой манере:
– Ваша взаимная антипатия всем известна. В интервью, которое вы в семьдесят втором году дали журналу «Тайм», вы назвали Джека Брауна величайшим предателем за всю историю Америки.
Джек напрягся и с силой затушил свой «Кэмел». Тахион на секунду пожалел своего собеседника из-за того, что ему предстоит перенести.
– Мистер Дональдсон, вы могли бы заметить, что это интервью было дано шестнадцать лет назад. Люди меняются. Они учатся прощать.
– Значит, вы простили мистеру Брауну пятидесятый год?
– Да.
– А вы, мистер Браун? – выкрикнул свой вопрос Бакли из «Нью-Йорк таймс».
– Мне нечего прощать. У меня есть только сожаления. То, что произошло в пятидесятом, было фарсом. Я вижу, что он начинает повторяться, – и я здесь для того, чтобы высказать предостережение. У нас с доктором Тахионом не только общее прошлое. Нас объединяет наше восхищение Грегом Хартманном.
– Ваше примирение устроил сенатор?
– Только с помощью собственного примера, – ответил Тах. – Это он стоял за мировым турне ВОЗ для проверки того, как живут дикие карты по всему миру. Сенатор очень убедительно говорил о примирении и исцелении старых ран. – Тах посмотрел на Джека. – Наверное, мы оба приняли этот урок серьезно.
