– Сверхурочные – это паршиво, Джек, – согласилась она и направилась обратно, покачивая бедрами так, как не делала этого для остальных своих клиентов.

Джек почувствовал себя чуть получше.

После того как Секретная служба установила его личность, Джек почти все утро сообщал своим делегатам, что если они не будут начеку, то у них отнимут их голоса. А потом еще Тахион пристал к нему из-за того, что он не выполняет своих обязанностей, да к тому же стал пудрить мозги насчет скрытого туза. Да и специалист по дебатам Логан, который должен был встретиться здесь с Джеком, уже опаздывает.

Ему подумалось, что задорного покачивания женской задницы достаточно, чтобы вдохновить мужчину на борьбу. Планеры «Летающие тузы» кружили под стеклянной крышей танцующим аккомпанементом его мыслям.

Официантка принесла ему выпивку. Он поболтал с ней (оказалось, что ее зовут Джолин) и опрокинул первую стопку. Логан все еще не явился. Джолин пришлось отойти к другому клиенту, и Джек дал ей на чай десять долларов, подумав, что в целом ему нравится быть богатым, даже ценой того, что ему четыре года приходилось изображать умные разговоры с шимпанзе на телевидении. Молодой человек в белом смокинге прошел через бар к белому роялю, уселся за него и пробарабанил первые аккорды к «Пианисту». Джек почувствовал, что его голова пытается по-черепашьи вжаться в плечи.

«Мосс Харт, – в отчаянии думал Джек. – Курт Вейль. Джордж и Айра Гершвины. Ричард Роджерс».

Джек и сейчас помнил премьеру «Юг Тихого океана». Может, дать этому типу сто долларов и попросить не играть вообще?

Дальше последовали «Хонки-тонк уимен» и «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

«Где ты, нормальный сценарист, когда ты так нужен?» – мысленно сокрушался Джек.

Логана все еще не было. Джек неспешно пил вторую стопку и пристально наблюдал за округлой попой Джолин, расхаживавшей по дальней части бара.

А потом его внимание привлекла другая женская фигура. «Шлюхи справа!» – подумал он по привычке, приобретенной несколько десятков лет назад в лагере Шенанго.

Женщина направлялась прямо к нему.

Тут он заметил на ней значок Барнета. «Шлюха господня», – пришел он к выводу.

И только потом он ее узнал. Это оказалась руководитель избирательной кампании Барнета, что само по себе было достаточно плохо. А существовавшие между ними старые счеты еще сильнее ухудшали ситуацию.

«О боже!»

Рояль выдал первые аккорды «Не плачь по мне, Аргентина». Новая волна воспоминаний накатила на него – в том числе, как год назад в Буэнос-Айресе в него плюнула какая-то перонистка.

Джек встал и с тяжелым сердцем стал готовить свое лицо к новой порции слюней.

– Джек Браун? Вы даже представить себе не можете, как я ждала нашей новой встречи!

«А как же!» – подумал он.

Он понял, что голос у нее звучит иначе. У Блайз был аристократический выговор исконных ньюйоркцев, умерший с Франклином и Элеонорой. И Блайз не выбрала бы алую помаду, которой почему-то так любят пользоваться все сорокалетние женщины, – слишком ярко контрастирующую с бледным лицом и темными волосами.

– Флер ван Ренссэйлер, надо полагать, – сказал Джек. – Не думал, что вы меня помните.

Что было вежливым ответом, однако совершенно нелепым. По мнению некоторых, Джек убил мать Флер, и та наверняка не могла бы об этом забыть, даже если бы захотела.

Лицо с острым подбородком сильно запрокинулось, чтобы его обладательница посмотрела ему прямо в глаза.

– Мне было… сколько? Три или четыре?

– Что-то около того.

– Я помню, как вы играли со мной на полу в доме моего отца.

Джек смотрел на нее с каменным лицом. Она невыносимо все затягивает. Почему бы ей не плюнуть в него или не расцарапать ему морду – и покончить с этим?

– Мне всегда хотелось сказать, как я вами восхищаюсь, – проговорила Флер. – Вы всегда были в числе моих кумиров.

Шок холодным огнем прокатился по жилам Джека. Дело было не в том, что он поверил в искренность этих слов… потрясло его то, что дочь Блайз оказалась столь умелой садисткой.

– Я этого не заслуживаю, – ответил он совершенно честно.

Она улыбнулась. Улыбка была очень теплой. Он заметил, что она стоит совсем рядом, и пах у него заныл при мысли о том, что она может ударить его коленом. Его способность дикой карты убережет его от беды, но от старых рефлексов избавиться трудно.

– Если не считать преподобного Барнета, – сказала Флер, – то вы – самый смелый человек, которого я только знаю. Вы рискнули всем, чтобы