Пока Джек шел к 718-й комнате, из дверей высовывались чьи-то головы. Он постучал в дверь с номером 718. Ему было слышно, что внутри работает телевизор и звонит телефон. Звонок оборвался, и он услышал, что к двери кто-то идет. Створка открылась.
Там оказался седовласый мужчина. Его глаза сначала изумленно округлились, а потом гневно сузились. Он покраснел.
– Да, – сказала в трубку Флер, – кажется, пришел. Спасибо, Вероника.
– Вас здесь не ждут, – заявил седовласый.
– Мне бы хотелось видеть мисс ван Ренссэйлер, – ответил Джек.
Мужчина попытался захлопнуть дверь, но Джек легко ее удержал.
– Пожалуйста, – добавил он.
Дверь резко распахнулась. Флер устремила на Джека взгляд поверх квадратных стекол очков для чтения. Губы ее были сурово сжаты. Позади нее еще двое мужчин стояли в довольно неловких позах. У стены бубнили телевизоры, включенные на разные телеканалы.
– По-моему, нам не о чем говорить, мистер Браун, – сказала она.
– Есть о чем, – возразил Джек. – Для начала я хотел бы извиниться.
– Хорошо, вы это сделали, – ответила Флер и начала закрывать дверь.
– Мне хотелось бы немного поговорить с вами.
– Я занята. Можете написать просьбу о встрече после съезда.
Дверь закрылась на несколько сантиметров, но Джек снова ее удержал. Он достал из кармана конверт.
– Ладно, – сказал он, – вот моя просьба о встрече. Мне бы хотелось, чтобы вы прочли ее прямо сейчас.
Он бросил конверт в комнату и позволил Флер закрыть дверь. По коридору в их сторону двигались двое охранников, несомненно, вызванные дамами, сидевшими на телефонах. При виде человека, сбрасывавшего русские танки со склонов корейских гор, лица их потеряли решимость.
– Э-э… – произнес ближайший.
Джек широко им улыбнулся.
– Никаких проблем. Я уйду, как только мисс ван Ренссэйлер назначит мне встречу.
Они переглянулись и решили подождать.
– Нам сказали, что здесь проблема, – сказал один из них.
– Проблема? Никаких проблем!
Почему-то охранников это не успокоило.
Дверь открылась.
– Пять минут, – сказал Флер. – И это все. – Она обратилась к мужчинам, находившимся с ней в номере. – Преподобный Пикенз, мистер Смарт, мистер Джонсон, надеюсь, вы меня извините. Возник один вопрос.
Мужчины вышли из номера мимо Джека, который ощутил, что они испытывают смесь настороженности и облегчения. Джек прошел в номер в сопровождении Герштейна.
– Кто этот человек? – спросила Флер. – Я не соглашалась с ним встречаться.
– Джош Дэвидсон, мадам.
Герштейн отвесил ей низкий театральный поклон.
– Он старый друг семьи. Он со мной.
– Он может подождать за дверью.
– Мадам, я не буду вмешиваться в ваши дела, – проговорил Герштейн. – Но такому старику, как я, тяжело ждать в продуваемых холодных коридорах. Я не помешаю. «Разве у меня не слезятся глаза? Не сухие ладони? Не желтое лицо? Не седая борода? Не опавшие икры и не разбухший живот»?[6] Я жалкое существо. Прошу, не презирайте меня и не изгоняйте!
Флер посмотрела на него, и ее губы раздвинулись в неохотной улыбке.
– Может, это и неразумно, – сказала она, – но можете остаться.
К счастью, она не стала прислушиваться к голосу разума.
Предложение относительно выступления Джексона было выдвинуто – и принято подавляющим большинством голосов. Прощаясь, Герштейн поцеловал Флер руку, и они с Джеком направились к лифтам.
– Возможно, мы сейчас определили президента, – сказал Джек.
Он чувствовал приятное опьянение, словно от шампанского.
Герштейн молча шел дальше.
– Эй! Мы ведь победили!