– Право, доктор, ты перетрудился…
– Я проанализировал кровь с пиджака, который был на тебе в Сирии.
На мгновение его собеседник застыл, однако обращенное к Тахиону лицо осталось спокойным.
– Я это отрицаю. Решительно.
– Это зафиксировано в твоей крови.
– Это не мой пиджак. Чужая кровь. Сговор моих врагов.
– Чужая кровь. – Тахион покатал эти слова по языку, проверяя их на вкус. – Да, ты действительно запачкался в чужой крови, заказав убийство Кристалис.
– Я не имел никакого отношения к смерти Кристалис.
– Слишком много неувязок, сенатор. Проныра, Сара… И все расползается по швам.
– Им никто никогда не поверит. Как и тебе.
– У меня есть результаты анализа крови.
– И ты о них никогда не объявишь! – Хартманн ухмыльнулся, прочитав на лице Тахиона подтверждение своей правоты. – Даже если допустить, что это правда… а это неправда.
Он снова наполнил себе рюмку и удобнее устроился на диване, излучая уверенность в себе.
– Одно прикосновение моей способности – и ты будешь мне полностью открыт, – предостерег Тахион. – Я смогу в тебя заглянуть. Прочесть про тебя всю правду.
Лицо политика исказила открытая паника. Он вскочил с дивана. Рюмка упала на ковер, по которому расплылось темное пятно.
– Это безумие. Ты сошел с ума. Рэй! РЭЙ!!!
Тахион ударил его. Резко. Два быстрых удара в живот. Гнев охватил такисианца, словно некая физическая сила. Его трясло от ярости и разочарования. Грег отшатнулся, сгибаясь и прижимая руки к животу, ловя трясущимися губами воздух.
Способность Тахиона рванулась вперед, схватила человека и заставила выпрямиться. Он видел ужас в глазах человека, беспомощно застывшего в мысленной хватке такисианца.
Он оказался в гнилом углу. На него взирали глаза-щелочки, горящие ненавистью и яростью. Немыслимое создание. Кукольник. Он выл и бился в корчах, пока Тахион с хирургической точностью срезал год за годом, словно лоскуты распадающейся кожи. Читал историю смерти, боли и ужаса.
Лихорадочное насыщение, когда младенец и Гимли падали в темноту. Жадные глотки боли и страха Эллен. Прилив похоти, когда освобожденный от всех тормозов джокер хватал женщину и зверски ее насиловал. Кровавое пиршество в Берлине, когда обезумевшая и непредсказуемая марионетка Маки Мессер крошила своих бывших соратников. Горячо, мокро и солоно. Эмоции Маки, целующего член Грега. Подкуп, а затем убийство лаборанта, проводившего ему анализ крови. Хруст костей: это Роджер Пеллмен бьет камнем Андреа Уитмен в лицо. Вкусно. Вкусно. Ощущение оргазма. Раздувшееся и разжиревшее создание кормилось беспомощными, одинокими и испуганными.
Эмоции и воспоминания оказались настолько сильными, что Тахион ощутил ответное напряжение собственной плоти, хотя к горлу у него подкатывала тошнота. Он завопил, негодуя из-за того, что эта тварь, это чудовище способно призвать его собственные самые темные стороны.
Кукольник захохотал: мерзкая спираль лилового и красного. Тахион превратил себя в клинок, хрусталь с серебром. Кинулся на монстра. Загнал его назад в логово. Воздвиг клетку из пламени. Это был самый пугающий и мощный конструкт из всех, с какими приходилось сталкиваться Тахиону.
Вернувшись в собственное тело, Тахион ощутил, что провонял потом и что его тело сотрясает крупная дрожь. Хартманн развалился на диване.
– Ты никогда не станешь президентом. Никогда!
Грег медленно встал – его движения были полны угрозы. Он навис над миниатюрным такисианцем.
– Тебе меня не остановить. Как ты остановишь меня… нас… малыш?
Ответ напрашивался сам, но Тахион удержался и не позволил себе произнести его вслух. «Убив тебя». Нет, именно этого он сделать не может. Внезапная смерть потребует медицинской экспертизы, а это приведет… к катастрофе.
Резко повернувшись, он ушел из номера.
Спектор уперся в стену кулаком с такой силой, что даже кости хрустнули. Ухватившись за ручку соседней двери, он попытался ее повернуть. Безуспешно. Глубоко вздохнув, он взял кейс и вернулся обратно в спальню. Снова положив портфель на кровать, он отчаянно потер себе переносицу.
Хартманн всех облапошил. Тони пострадал от хулиганья совершенно впустую. Джокеры в парке поддерживали обманщика. Этот хрен – туз, и притом сумасшедший. Он оказался таким же мерзким заправилой, как Астроном, заставляя других делать грязную работу, а сам оставаясь чистеньким. Спектор скрипнул зубами. А ведь он и сам купился на уверения Хартманна! И ему было противно оказаться в дураках. В нем вскипели ярость и боль. Ему надо что-то сделать – то, за что ему исходно заплатили.
От Тахиона, скорее всего, толку не будет. Он настолько раздулся от самодовольства, что решит, будто одного только прекращения его собственной