— Хороший человек на бой-реванш согласится, это и должок. — Павел криво и немного натужно ухмыльнулся.

— Павел, так я не хороший человек, чтобы ты на будущее знал. — Я уставился ему в глаза, изобразив самую чарующую из доступных на данный момент моей мимике улыбок. — И не вижу я смысла во втором бое. Ты раз получил — и достаточно, пусть это у тебя в привычку не входит. А то так и будешь бегать за мной со своим очередным реваншем, как дите за торговцем леденцами.

Я чувствовал, как внутри поднимается дурная, какая-то даже веселая волна, как всегда у меня бывало, когда я собирался ввязаться в драку, не будучи твердо уверенным в последствиях. Или когда просто сам умышленно выводил ситуацию на неразрешимый конфликт, чтобы уже рубить узел, а не развязывать.

— Ты бы за речью своей приглядывал. — Павел вспыхнул и шагнул вперед. — А то можно и без поединка…

— Тише, тише, — выставив в сторону руку, придержал его Фома. — Наш друг сам себе беды ищет теперь, даже не стесняется.

А верно заметил Фома, прозорливый бандюга. Не хочу я с Павлом драться. Во-первых, он меня, скорее всего, одолеет. А даже если и нет, то я потом буду долго не в форме, а мне это ни к чему. Но совсем не драться не получится, мы так не разойдемся, просто не дадут, а это значит, что какой-то поединок состоится. И если Павел разозлится настолько, что вызовет меня при свидетелях, которых, к слову, уже целая толпа собирается вокруг — кровь почуяли, похоже, — то выбор оружия будет за мной. А это примерно то, что мне и нужно. Если не разойтись — так сойтись на моих условиях.

— Боюсь, что это твой холуй себя слишком высоко ценит, — сказал я уже Фоме, летя без тормозов на волне наглости. — Второй раз рук марать об него не хочу. Не стоит он того.

В общем, откровенное и незамысловатое оскорбление. И эффект от него был предсказуемым. Кричать и ругаться Павел не стал, мужик он крепкий все же, побледнел только от с трудом сдерживаемой злости, вздохнул глубоко, выдержав паузу, потом сказал, по-простому так:

— Выбор оружия за тобой. Я тебя вызвал.

По толпе свидетелей пробежал негромкий шум, все засуетились, зашушукались. Я почувствовал, как онемело лицо и в ушах зазвенело: адреналин в кровь лился как из крана вода.

— А все очень просто, Павел, — начал я, и шум сразу стих. — Что такое «дуэль по-пиратски» знаешь?

Мне про нее Платон рассказал, по пути сюда, как-то за завтраком в кают-компании. И он же сказал, что практикуется такая дуэль не только на Тортуге, но и здесь, на Овечьем острове. А суть ее проста: противники не «стреляются», а «воюют». Каждый приносит винтовку, какая ему нравится, револьвер и нож. И патронов столько, на сколько договорятся. Потом заходят с двух сторон в оговоренное место, лесок там или ущелье, а выходит оттуда только один. Вот и все. И тут я готов ставить на себя.

И главное — такие дуэли здесь под присмотром, на них люди делают ставки, так что сжульничать возможностей мало, скорее даже вовсе нет. Платон рассказал, что несколько лет назад победителя в дуэли повесили «по-пиратски» же, в воде по грудь, потому что он своего приятеля в лесочке за второго стрелка спрятал. Приятеля рядом с ним повесили, к слову.

— Винтовка или ружье — на выбор, револьвер и нож, — сказал я. — Больше ничего. Снаряжение любое.

Слышал я себя при этом как-то со стороны, вроде даже и не я эти слова говорю. Уже совсем уплотнившаяся толпа охнула, кто-то свистнул, все подались ближе, словно боясь пропустить хоть слово из диалога. Павел ответил сразу, не размышляя ни секунды, хотя, похоже, выбору способа удивился. А вот Фома, как мне показалось, даже обрадовался.

— Тогда завтра к полудню приходи к дуэльному распорядителю со всем своим, там и определимся. — И заулыбался во всю ширь. — Знаешь, где это?

— Найду.

— Ну, сам ты напросился, — осклабился и Павел. — Раньше надо было думать, когда метлу свою отвязывал.

Говорил он хрипло и быстро, сам аж вперед подался, будто словами убить хотел. Точно, совсем разозлился. Достал я его. Отвечать я не стал, только улыбнулся доброжелательно.

— В городе такие дуэли любят, второй раз на тебе заработаю, — вновь ухмыльнулся Фома, драматично потирая руки. — И не вздумай сбежать: опозорю до конца жизни, если эта самая жизнь у тебя останется.

— Фома, ты насчет меня не беспокойся, холую своему сбежать не дай. Его уже черви на обед заждались.

Павел дернулся, но Фома его опять удержал. А в толпе засвистели неодобрительно, причем явно в мой адрес. Но мне как бы плевать, пусть свистят.

— И на кой черт тебе это все нужно? — спросил Иван-моторист, выскакивая из лодки и затаскивая ее дальше на гальку.

— С ними надо расходиться так или иначе, раз уж на них напоролись, — попытался я объяснить свой поступок. — Фома злобой пышет, если пытаться просто его избегать, то он навредит в самый неподходящий момент.

— А так что, не навредит? — Иван обернулся к лодочнику и сделал ему знак — жди, мол.

Лодочник, пожилой, лет за шестьдесят мужик, загорелый дочерна и при этом седой добела, уверенно кивнул в ответ, выбираясь из лодки и