Усевшись, Гоша сразу начал чистить автомат. Карло занимался своей работой – следил за подачей топлива, нагревом двигателя, ну и, собственно, скоростью. Я, в свою очередь. Первый полминуты не знал, чем заняться. Как потом сразу вспомнил: мне ведь так надо было проверить оружие, да и вообще пристрелять его под себя.
С этой мысль я начал неполную разборку. И вот, когда я уже положил рядом с собой возвратный механизм, а из приклада только-только достал пенал, яркий свет откуда-то сбоку заставил меня резко дёрнуться, чуть не поразбросав детали в разные стороны. Хорошо, что руками не взмахнул, а то так бы действительно пришлось всё на рельсах собирать.
Но это, в тот момент, для меня было не главное, потому как больший интерес представлял тот самый неожиданный. Яркий свет, на который я, собственно, и повернулся.
Он был у меня за спиной. Бил яркими сонмами золотых искр из подсобки, которую мы быстро проехали. Конечно, и звук при этом был подходящий – точно там работала сварка.
Затем рядом с нами пробежал молодой парень в больших защитных очках и порванном халате. Лицо его было замазано смазкой, а руки обвязаны какими-то тряпками.
Позже подобных людей стало больше, а туннель заполнился звуками пиления, ударами молотка, визжанием дрели, руганью множества мужчин и подростков. Иногда в этой какофонии прослеживались даже возгласы женщин.
– Что это.. такое? – удивлённо спросил Гоша, глядя на всю эту, скрытую в полумраке редких, висящих где попало, ламп, строительную канонаду, в основном размещённую в штольнях, кулуарах, да технических коридорах тоннеля.
Я, последовав примеру старшего товарища, также с интересом посмотрел на Феодосия.
Тот посмотрел на нас, потом на проносящихся с ржавыми, ещё не отжившими своё, инструментами в руках людей. Вновь на нас и, как бы спрашивая, показал на это всё пальцем, чуть приподняв бровь – лишь благодаря одинокой, сороковаттной лампе, встретившей в тот момент нас, я смог увидеть его мимику.
Видимо, он был удивлён, что мы не можем сами ответить на наш вопрос. Гоша, поняв это, всё же стеснительно кивнул, требуя ответа.
Карло чуть усмехнулся, явно над нами или же нашей глупостью.
Конечно, отгадка сама напрашивалась мне на ум, однако хотелось всё же узнать её у человека, полностью знающего тутошние места.
А человек, в то время, отвернулся на секунду от нас, и достал из-за пазухи небольшую чёрную дощечку, цепью державшуюся на боковом поручне.
“Зачем она ему?” – сам собой напросился вопрос. Однако он и разрешился быстро: когда в руках пожилого человека возник привязанный к доске мелок, которым он быстро что-то нацарапал и, дождавшись очередной лампы, повернул к нам.
Белым по чёрному было неаккуратно написано: “Мастерские”.
Я немного усмехнулся, Гоша тоже, наклонив голову: можно было и самим догадаться. Хотя, я так и думал, думаю, мой товарищ тоже, нам лишь хотелось получить подтверждение…
Карло как-то снисходительно, с мелкой тенью ухмылки, посмотрел на нас, после чего убрал доску обратно.
– А чего это ты не говоришь? – задал ещё один вопрос Георгий, и в свете очередного снопа искр, я увидел его подозревающий взгляд, направленный на водителя.
Феодосий посмотрел на него, затем проверил ещё раз скорость, и вновь уставился на Гошу. Затем перевёл взгляд на меня. В его глазах читалось что-то, чего он явно не хотел сообщать, но в то же время понимал, что без этого не обойтись.
Сняв с меня своё внимание, он на долю секунды перекинул его на Антона, мирно дремлющего на краюшке небольшой лавки. Вздохнул, опять посмотрел на Гошу. Только теперь таким взглядом, которым обычно красноречиво выражают недовольство чем-либо. И, дождавшись нового островка света, открыл рот.
Оттуда, средь почерневших зубов, на нас смотрел страшный обрубок языка, еле-еле выступающий за нёбо.
Я, чуть скривившись, отвернулся. Мой товарищ же чуть присвистнул.
– Где это тебя так? – спросил он.
Феодосий закрыл рот, спокойно достал дощечку и двумя движениями что-то неаккуратно начертал, после чего, не дожидаясь спасительных лучей, повернул своё творение к нам.
Там было только число и буква: “90-е”.
– О-о-о, ну ясно, – понимающе выразился Гоша и отклонился на низкую спинку своей лавки.
Калека повернулся ко мне, чтобы и я смог увидеть надпись. Однако, поняв, что для меня она мало что будет значить, чуть махнул рукой, грубо стёр рукавом запись и вернул дощечку на обратное место.
Я его отлично понимал и был согласен. Нет, кончено, я что-то слышал о тех временах (это ведь был год, да?), однако, данной мне информации о тогдашних бесчинствах явно не хватало, чтобы понять чувства людей той эпохи.