Подошла очередь Грейсона.

– Мне, пожалуйста, тюрбо, но без морских петушков и мидий, – сказал он официанту.

– Но это же самое лучшее в этом блюде, – возразила Эмили, когда официант отошел, а Грейсон застыл в ожидании.

– И, конечно, ты мне сейчас объяснишь, почему так, госпожа училка.

О боже, я больше не могла. А ведь еще не подали даже закуски. Я беспомощно переводила взгляд от одной пороховой бочки к другой. И это лишь те, которых я могла слышать. Кто знает, что происходило на другом конце стола.

– Морские петушки и мидии – единственные моллюски, которые можно есть сырыми, и они...

– Что за Джонатан, о котором ты все время говоришь?

– Ты правда думаешь, что это кого-то интересует?

– Ты сказала мне, что не любишь боевики!

Вероятно, я должна была порассуждать о своем нервном истощении – это, по крайней мере, отвлекло бы остальных от их проблем, и они смогли бы утверждать, что вечер испортила я.

– Значит, все? – снова услышала я в своей голове голос Генри.

В этот момент Эрнест постучал вилкой по своему бокалу, и все замолчали.

– Пока мы ждем еду, я бы хотел сказать несколько слов, если позволите. Я буду очень краток. – Он слегка улыбнулся. – Когда я праздновал свой день рождения в прошлом году, я и представить себе не мог, что окажусь через год здесь, – он отодвинул свой стул и немного неуклюже встал, – и буду самым счастливым человеком в мире. Потому что познакомился с тобой, Энн.

Мама покраснела.

– В моей жизни все было упорядочено – я никогда не думал, что снова смогу полюбить. – Тон Эрнеста стал таким торжественным, что по моей коже побежали мурашки. Не только мы, казалось, все в ресторане это слышали, потому что хоть Эрнест и говорил тихо, его можно было легко расслышать.

ВВЖ сделала вид, что закашлялась.

Но Эрнест невозмутимо продолжал:

– Я даже не понимал, что теряю, но теперь я знаю, что никуда тебя не отпущу. Энн?

Он сунул руку в карман пиджака и достал небольшую коробочку. Когда он открыл ее, и стало видно кольцо с блестящим камнем, у мамы вырвался небольшой смешок. У ВВЖ тоже.

На глаза навернулись слезы. Я ничего не могла с этим поделать. Но никто не обращал на меня внимания. Я была не единственной, чьи глаза стали влажными. Лотти даже тихо всхлипнула.

– Энн Мэтьюз, согласна ли ты стать моей женой? – спросил Эрнест.

Мама тоже боролась со слезами.

– Да, – прошептала она. – Да, я согласна.

Систему антилунатизма Миа нужно было оставить: она определенно справилась со своей задачей. Как только загремела крышка кастрюли, я открыла глаза. Когда зазвенел колокольчик, я уже сидела в постели. А когда раздался последний звонок, я была на ногах.

Не только я, все обитатели дома, даже Лотти этажом выше, вздрогнули и через мгновение оказались в комнате Миа. Мы с мамой прибежали первыми. Как только мы вошли в дверь, то поняли, что Миа осталась единственной в доме, кто еще спал. В комнате было очень холодно, окно было распахнуто настежь, а Миа сидела на подоконнике спиной к нам. А точнее, на самом краю, свесив ноги наружу.

Мама издала сдавленный крик и закрыла рот рукой, а я с трудом сдержала громкий стон. Одно неверное движение, и Миа могла выпасть из окна. Мы находились всего лишь на втором этаже, но падение с четырех метров на асфальтированную дорогу было в любом случае опасным. Вопрос только в том, что мы сейчас могли сделать. Если мы заговорим с ней или даже прикоснемся, она может проснуться в самый неподходящий момент.

Пока за доли секунды в моей голове пронеслись все ужасные сценарии, в каждом из которых безжизненная Миа лежала в луже крови среди