– Это можно будет сделать при одном условии, – мягко сказала Эльга. – Но давай сейчас не будем об этом говорить. Еще ничего не решено, и ты устала.

– Нет! – Прияна требовательно взглянула на нее. – Я хочу знать, что это за условие. Яр должен быть объявлен наследником Улеба, даже если у того будут свои дети.

– Это можно устроить, если ты выйдешь за Улеба, – прямо сказала Эльга.

Невестка хочет правды – она имеет право ее знать.

Прияна переменилась в лице. Потом помотала головой.

– Нет! Я не могу… Святослав… Я не пойду за другого, я верю… он жив…

– Ведь свадьба не сейчас, – попыталась успокоить ее Эльга. – Речь о том, что будет через год.

– Год – это мало! Нужно ждать три года! До тех пор нельзя никому отдавать престол! Эти три года Яр должен считаться наследником, как будто его отец жив!

– Святослав – мой единственный сын, и уж поверь, я не меньше тебя хочу и надеюсь увидеть его живым. Но если через год он еще не вернется, тянуть дольше будет нельзя. Мы с тобой можем… и будем ждать его всю жизнь, если не получим доказательств, что… что его больше нет. Но Русская земля должна жить дальше. И если ты через год выйдешь за Улеба, то Яр останется наследником киевского стола. Тогда не будет споров между сыновьями Святши и Улеба. Они все родятся от одной матери и будут всегда заедино.

– Я не хочу! – твердила Прияна. Голос ее срывался, на глазах блестели слезы. – Я не пойду за другого! Я люблю Святослава, я буду ждать его, сколько придется! Буду ждать до самой смерти! Но я знаю: он жив! – вдруг закричала она. – Я знаю: когда он умрет, я пойду за ним в Кощное! Я уже видела это однажды, я знаю, как все будет! И пока он не зовет меня, значит, он здесь, на белом свете! Ему не нужны другие наследники!

Эльга сама едва сдерживала слезы. Она жаждала поверить Прияне, но боялась, что в невестке кричит лишь отчаяние. Что ее бесы морочат…

– Успокойся! – Она хотела обнять молодую женщину, но та вырвалась, будто ее пытались взять в плен. – Мы будем ждать. Год – это очень долго. Святша вернется. Но люди должны знать, что у них есть князь. Мужчина, а не дитя.

– У них есть! – стараясь взять себя в руки, твердила Прияна, но весь ее облик источал горе. – Князь Святослав!

Эльга не хотела отпускать ее, но Прияна, успокоившись и умывшись, уехала к себе. А Эльга села на скамью и привычно устремила взгляд на икону Богоматери.

Как бы она хотела, чтобы Святослав вернулся! Отдала бы жизнь, если бы его жизнь можно было выкупить у судьбы… старых богов… истинного Бога… Это нужно не только ей, но всей земле Русской. Много князей – порой хуже, чем ни одного. И если Прияну не удастся уговорить на второй брак, это еще больше все осложнит.

Ведь взрослый князь не может быть неженатым. Так или иначе Улебу теперь жениться придется, и обязательно на деве знатного рода.

И хуже всего то, что эту деву Эльга уже знала…

Год назад, когда пятеро княжьих послов вместе с купцами вернулись домой, вот так же золотились боры за Днепром, кое-где обрызганные багрянцем. Той осенью Улеб, по правде сказать, ходил довольно хмурый. Было стыдно перед князем и людьми, что ничего из желаемого достичь не удалось, а к тому же его угнетала разлука с Горяной. И пуще того опасения: эта «придурь» засела в ее голове так прочно, что и возвращение из-за моря не сделает их ближе друг к другу.

Приехавших тогда много расспрашивали: о царстве Греческом, о переговорах. Немало толков вызвала весть о крещении Эльги; болтали даже, что она-де не вернется, и тогда еще кто-то выдумал, будто она для того и крестилась, мол, чтобы выйти за греческого кейсара… Ну не могли люди придумать другой всем понятной причины, по которой не старая еще вдова поехала бы за море в гости к чужому царю. Но Святослав только смеялся над этими слухами. У Киева имелась молодая княгиня, чтобы возглавлять жертвенные пиры – в Дедовы дни, на Коляду, на Ладин день, и никто не чаял беды.

Вспоминая сейчас те дни, Улеб жалел, что не ценил тогда своего счастья. И проклинал эту злосчастную поездку к грекам, которая всем принесла одни беды. Горяна теперь воротит от него нос, потому что он язычник, у Прияны умерло дитя, потому что старая княгиня крестилась, а Святослав от обиды на царя и его бога пошел в этот поход, явно начатый не в добрый день…

Если бы Улеба кто-нибудь спросил, что он предпочитает: киевский стол или возвращение Святослава – он без колебаний выбрал бы второе. От своей матери, Уты, он унаследовал чувство нерушимой преданности тому, кого с рождения ждала более высокая судьба. Почему он сам не пошел с Икмошиными орлами на берег? Почему Святослав не остался возле лодьи? Сейчас князь был бы в Киеве, и все шло бы хорошо…

Самым тяжким днем в жизни Улеб считал тот день, когда стоял возле белого каменного трона Эльги, а взгляды двух десятков бояр и старейшин вонзались в него, будто стрелы. Открытие тайны давало неистощимую пищу сплетням: будут теперь все языки Киева ворошить события двадцатилетней давности. Ута не показывалась со двора, зная, что в нее теперь мало пальцами не будут тыкать. Мистина выходил как ни в чем не бывало, но ему попробовал бы кто хоть намекнуть, что жена родила не его ребенка…

Но день ото дня все усложнялось. Перед Улебом вдруг обозначился тот же самый выбор между двумя невестами, который его брату Святославу