– Всему есть пределы, даже мощи Верна Тилдона.
Барбара опустилась на постель и повертелась на ней, устраиваясь.
– А знаешь, тут, внизу, прохладнее. Я уже не чувствую себя такой липкой, и кожа не чешется. – Она положила голову на руку, следя за Верном. – Есть в этом какая-нибудь мораль?
– Мораль есть во всем. – Верн посмотрел на нее. – А как же дверь? Ты в самом деле собираешься оставить ее открытой?
– А кто придет?
– Никто. Но ты должна сделать снисхождение моим моральным устоям. Я ведь пожилой человек и привык делать все определенным порядком. – Он закрыл дверь, а потом опустился рядом с ней на постель.
– Разве это не по-твоему?
– О чем ты?
– Не знаю. Ты против этого не возражаешь, а? – У нее перехватило дыхание. – Осторожнее, черт тебя подери!
– Возражаю? О нет. – Он добавил: – А знаешь, ты и впрямь раздалась с годами. Очень мило.
– Спасибо. Тогда раз ты получаешь больше, то и платить будешь дороже.
– А ты изменилась с прошлого раза.
– Конечно, – ответила Барбара. – Мир жесток.
– Странно, – сказал Верн. – Казалось бы, тут впору зажариться, а я чувствую себя едва не окоченевшим.
– И я. Зато я больше не нервничаю и не волнуюсь.
– А что теперь?
– Да ничего. Просто оставь меня в покое ненадолго. – Она закрыла глаза. – Когда закроешь глаза, становится темно, как ночью. Верн, по-моему, мы с тобой отличаемся от других людей. Нам нравится темнота и холод. Мы любим жить за опущенными шторами. Солнечный свет нас раздражает. В этом есть что-то символическое. А Карл все носится где-то там, снаружи.
– Сегодня тебе какое-то время казалось, что и ты не прочь побегать по солнышку.
– Да, пробежала бы метров десять и упала замертво. А теперь дай мне спокойно полежать с закрытыми глазами. Не дразни меня. Видишь, я расслабилась и отдыхаю. Надо бы порекомендовать всем пациентам нервных клиник заниматься этим. Это дело творит чудеса.
– Это же моя теория. Я сам живу по ней уже много лет.
– Знаю, – ответила Барбара.
Верн заглянул ей в лицо, такое близкое, но понять, что оно выражает, не мог. Ее глаза были закрыты. Он наклонился вперед и слегка коснулся губами ее лба.
Она нахмурилась.
– Прекрати! Без глупостей.
– Вот как? Странно! Значит, против моих поцелуев ты возражаешь, а все остальное – пожалуйста.
– Остальное мне нравится. В конце концов, у меня уже почти шесть месяцев ничего не было.
– И у меня почти столько же. Большинство девушек, которые работают в Компании, интересуются только моей шкурой, как трофеем, чтобы повесить ее на стену.
– Борьба. Ты дрожишь за свою шкуру, а девушка – за драгоценность, которой она больше всего гордится.
– Стоит им тебя запереть, и они бросают работу. Такова психология работающей женщины. Для них это способ выбраться из мясорубки. Другое дело девушки из колледжа. С ними все наоборот. Брак только мешает им получать удовольствие от жизни.
– Тебе тоже. Вот почему ты из ничего можешь раздуть целую историю.
Верн согласился.
– А как же я? По-моему, ни под одну из этих категорий я не подхожу.
– Такое тоже бывает, – признал Верн. Помолчал. Потом сказал: – Ну что, может, хватит на сегодня? Продолжим как-нибудь в другое время.
– Не будь таким самонадеянным. В другой раз мне, может, не захочется. Так что пользуйся, пока есть возможность. Который сейчас час? Я не вижу часов.
– Еще четыре часа у нас есть. Все идет, как предполагалось. Ну что, продолжим?
– Ради бога! – сердито отозвалась Барбара, слегка поерзав. – Начинай уже.
– Да, как говорится, синица в руках лучше журавля в небе.
– Или, как ты еще любишь говорить, в море полно рыбы.
Верн кивнул.
Наконец он сказал:
