его жена имела самые изысканные наряды из довоенных тканей, красивая мебель и старинные вещи украшали интерьер дома, а к обеду подавались различные вкусности. Отсутствие слуг объяснялось самым простым образом: царь никому не доверял.

– Лена, – негромко позвал он и залюбовался вошедшей женщиной.

В мерцающей полутьме зала ее белая кожа казалась мраморной, а сама царица – статуей, прекрасной ожившей Галатеей. Платье из развевающегося синего шелка доставало до пола, отчего точеная фигура казалась еще стройней. В вечернее время не видны были морщинки под глазами, и незаметны серебряные прядки в черных волосах, заплетенных в «рыбий хвост». Перед ним стояла вечно молодая богиня, мечта поэтов всех времен и народов. Но Роман не чувствовал себя Пигмалионом. И если бы он был Парисом, а боги вручили бы ему яблоко раздора, то вряд ли оно досталось бы Афродите, сколько бы прелестниц та не сулила.

– Мне нужно пройтись, – сказал царь, поглаживая бородку. – Запри дверь на засов. Откроешь только когда услышишь мой голос и условный стук.

– Ты говоришь это всякий раз, как уходишь из дома, – сказала Елена улыбнувшись. – Могу ли я спросить, куда ты собрался и сколько тебя не будет?

Правитель помедлил с ответом, а потом разом выпалил:

– Когда приду, не знаю. Сперва навещу трактирщика Гоги, а потом – Дом Алён.

Елена побледнела, отчего сделалась еще прекрасней.

– Ясно, – соглашаясь, кивнула она, но в голосе звучал невольный укор.

– Ты должна мне доверять, милая. Я ничего не совершаю просто так, и ухожу вовсе не развлекаться. Ты обязана помнить это.

– Я помню, – царица отвернулась. – Твоя миссия важней твоей женщины.

– Да, – не меняясь в лице и голосе, произнес царь. – Это мое бремя. Когда ты выходила за меня замуж, ты знала на что шла. И у тебя был выбор, товарищ лейтенант.

– Конечно, был, – горько усмехнулась Елена. – Узы брака или цепи рабства. Как оказалось, разницы никакой.

– Ты просто устала… – Роман подошел к жене и обнял ее, куснув миниатюрное ушко, поцеловал гладкую шею. – Просто расстроена…

– А знаешь, ты ведь ночью совсем другой. Днем ты защитник, лев, благородный царь зверей, а ночью коварный хищник, ягуар, – царица высвободилась из объятий мужа. – Да… воистину, бывших разведчиков не бывает. Идите, товарищ майор. Я буду ждать. Что ж еще остается?

Пятнадцать минут спустя Роман зашел в трактир. Три воина, видимо только что с дежурства, завидев важного посетителя прокричали пьяными голосами приветствие и тут же подняли тост, пожелав долгих лет жизни правителю Великого Лакедемона. Толстый грузин с напускной робостью принялся что-то лепетать, дал несколько указаний тощему служке и провел дорогого гостя во двор своего дома, примыкающего к пивной. Здесь в чаше на треножнике горел огонь, а на ветках были развешены светильники, на столе дымился шашлык и стоял бочонок с пивом, а рядом с ним – две толстые стеклянные кружки литровой емкости. Остро пахло горелой травяной смесью, отпугивающей комаров.

– Ну что ж, Гоги, угощай, – царь присел к столу. – Мясо с вином лучше сочетается, но отличное пиво в наше время дороже любого вина.

– Канешна, дарагой, сэйчас все будэт, – трактирщик спешно разлил пенящуюся жидкость.

– Тогда за плодотворное сотрудничество, – Роман отхлебнул густое пиво.

Оно имело сладковатый привкус и было совсем иным, нежели то, что продавалось до Великого Коллапса. К шашлыку гость не притронулся.

– За нэго, дарагой!

– Как идут дела на пивоварне? – Роман добродушно улыбался, но буквально прожигал взглядом собеседника.

– Вот, сорок литрав палучилась. Завтра разнэсем па балшим сэмьям.

«Большими семьями» Гоги называл дома старейшин и царей.

– Да? – правитель сделал глоток. – А на выходе, должно быть, еще пятьдесят или даже шестьдесят получится?

Гоги, перестав жевать мясо, подобострастно, почти по-собачьи посмотрел на царя:

– Ячмэнь плахой, качэства нэт, солода мэнше палучается. А што я магу? Пиво для балших людэй, а нэ для каго папало дэлаю. Толька главное и втарое сусло варю. Паэтаму его мэньше, чэм нада, палучаэтся.

Царь, конечно же, отлично знал: трактирщик врет и подворовывает. Гоги использует и третье, и последующее сусло, а также сбывает неучтенное пиво «налево».

– Ну я думаю, – Роман поставил кружку на стол, пристально глядя на сотрапезника, – из сорока литров может получиться шестьдесят или даже больше?

– Нэт! – в свинячьих глазках Гоги блеснула искорка лукавства. – Нэ из сарока можно сделать шэстьдэсят, а из тридцати только пятьдэсят палучится. А дэсять литрав нэ разбавлять. Пять литрав для дарагого царя Рамана и пять литрав для дарагого царя Антона.

– А что, для тебя он такой же дорогой, как я? – кружка правителя наполовину опустела, грузин долил свежую порцию.

Трактирщик знал: царю все известно о делах Гоги, но правитель покрывает воровство, хотя и собирает компромат, потому что это царю выгодно. К тому же сын Гоги у царя в заложниках.

– Ну што ты! – осклабился хозяин кабака. – Канэчно, э-э-э, ва многа раз ты для мэня дарожэ.