– Хуже, чем в пивной, лучше, чем на губе, – философически ответствовал тот.
– Что по поводу дела думаешь?
– Кончать надо болезных. И быстро, – сказал дядя Вова ласковым голосом доброго людоеда, указывая взглядом во мглистые морские дали, где обитали «болезные», то есть пираты.
– Быстро и быстрее быстрого, – согласился Щукин.
– Кореец. Красавец, – вынес вердикт дядя Вова и, картинно поднеся к губам пальцы щепотью, причмокнул.
– Где кореец?! Какой красавец? – вскинулся Щукин.
Никаких корейцев он на крыльях мостика захваченного сухогруза «Академик Вавилов» не наблюдал.
Два субъекта, вооруженные ржавыми «калашниковыми», были черны, как нефть, кучерявы и определенно не принадлежали к монголоидной расе.
– Я не про людей. Я про сухогруз, – пояснил дядя Вова снисходительно. – Он корейской постройки вообще-то. Их, таких красивых, целых четырнадцать штук для России на Инчхонских верфях наклепали.
– Откуда данные?
– Из открытой печати. Ты, старлей, тоже хоть иногда «Голос Севастополя» почитывал бы… Оно кругозор-то расширяет.
– «Голос Севастополя»! Кто ж мне дает? – Щукин покраснел – как всякий раз, когда приходилось бесстыдно врать. – Я когда до кают-компании добираюсь, там только телефонный справочник и остается. Да еще устав строевой службы… Все остальное – на руках!
Вообще-то в редакции «Голоса Севастополя» работала его девушка, Ксения. И Щукину, после недавней очень серьезной размолвки, которая, пожалуй, тянула на разрыв отношений, каждая буква в «Голосе Севастополя» напоминала о ней…
Разговор Щукина со старшиной, происходивший у приоткрытой бортовой двери с «Утесом» на шкворне, был прерван капитаном Барановым – командиром взвода и непосредственным руководителем операции по освобождению многострадального сухогруза.
– Товарищ старшина, ставлю боевую задачу, – обратился Баранов к дяде Вове. – Будете бить из пулемета туда, куда красными ракетами дадут целеуказание с катеров… Это понятно?
– Более чем.
– Без целеуказания не стрелять. Без моего прямого приказа тоже, – продолжал Баранов. – Когда обе группы с катеров поднимутся на борт и дадут нам «добро» на высадку, вы берете «Печенег» и идете замыкающим с отделением Шведенко, – с этими словами капитан махнул рукой в глубь транспортного отсека, где, подобно голодным стервятникам на утесе, восседали бойцы второго отделения.
– Так точно!
Пока капитан Баранов говорил, Щукин прогнал через свое воображение картинку самого наиближайшего будущего.
Вот два штурмовых катера «Белуга» лихо подлетают к покрытым ржавыми потеками бортам сухогруза с обоих клюзов. Летят на палубу выстреленные из специальных линемётов концы. Лязгают о металл «кошки». Под прикрытием огня – ритмично щелкают по глухому фальшборту пули – наверх лезут стрелки из отделений кавказца Ачасоева и северянина Рытхэу…
Вот в этом месте, возможно, потребуется деятельное участие дяди Вовы и его «Утеса». Если пиратам вдруг покажется, что они имеют возможность напружинить хвост на русских морпехов, задача дяди Вовы – хвост им этот открутить…
Затем что?
Затем штурмовые группы понесутся по палубе к входам в трюм и к трапам, ведущим на надстройки.
В это же время пилоты завесят «Ка-62» над крышей мостика и настанет черед их отделения.
Впереди – бойцы Шведенко.
За ними – дядя Вова с верным «Печенегом».
И наконец он – Щукин. Несокрушимый, как Валуев, и невыносимо крутой, как Джейсон Стэтэм.
Ну и переводчик Мустафа – у него, Щукина, под мышкой.
Но реальность смело перечеркнула это батальное полотно.
Второй пилот, свесившись через подлокотник, заглянул в транспортный отсек и прокричал несколько слов.
Но что-то было не так – ни Щукин, ни Баранов не услышали ни звука в своих наушниках.
«Не слышу!» – жестом показал Баранов пилоту.
«Отбой!» – точно так же, на языке жестов, разъяснил пилот в ответ.
– Но почему «отбой»?! – заорал Щукин, пытаясь перекричать турбины.
«Всё потом!» – отмахнулся пилот.
Машина, заложив крутой вираж, легла на обратный курс.
Щукин, дядя Вова, Баранов и все отделение Шведенко с тоскою смотрели на то, как их чернокожие цели приплясывают на палубе от счастья и крутят вертолету факи.
