Ситуация рисовалась в самом черном свете.
Даже если бы «тяжелое» отделение Рытхэу обладало способностью выжечь из огнеметов и гранатометов южную рощу до состояния эталонной человеческой лысины, на это ему потребовалось бы немало времени. А пиратам достаточно одного стрелка, чтобы держать под огнем выход из квадратной башни и полностью блокировать вывод заложников!
Пока отделения Шведенко и Рытхэу будут воевать, мы потеряем время. Встанет солнце, вместе с этим уйдут наши тактические преимущества, гарантированные внезапностью и приборами комплекта «Ратник». Старпом умрет от потери крови, а ефрейтор Гладкий возненавидит весь мир, потому что боль огнестрельного ранения – вещь серьезная.
Что же делать?!
А вот что: если нас обстреливают с юга, а Баранов ждет нас рядом с цистерной на севере, значит, надо… уходить на север! На север! Используя башни цитадели как прикрытие от вражеского огня!
Но что для этого требуется?
Пробить дыру! Только бить ее надо не в башнях – велика опасность получить камнепад на свою буйну головушку – а в той галерее, которая башни соединяет!
Сказано – сделано.
Я подозвал к себе Ачасоева и поставил задачу.
– Так что, взрывать? – спросил командир отделения неуверенно.
Да, Ачасоев был полон сомнений, и я его понимал. В самом деле, герои голливудского боевика достали бы из широких штанин вездесущую «пластическую взрывчатку Си-4» и, налепив ее в количестве парочки жевательных резинок, проделали бы в любой стене брешь диаметром в железнодорожный тоннель.
Но в жизни-то, дорогие друзья, чтобы каменную кладку ломать, взрывчатки больше надо. А взрывчатка ударную волну дает. Да такую, что в закрытом помещении можно от обширной баротравмы и загнуться. А никакой возможности переждать взрыв на свежем воздухе у нас не было, свежий воздух очень уж хорошо простреливался…
– А варианты? – осведомился я.
– Можно еще подкопаться под стену саперными лопатками, – предложил Ачасоев. – Но только копать мы будем до завтра…
С минуту мы с сержантом напрягали мозги и сделались похожи на два чайника на грани закипания. Пока не застонал в очередной раз раненый ефрейтор-молотобоец Гладкий и я не вспомнил про наше пятикилограммовое чудо нанотехнологий имени механика Задорожного.
– Попробуешь кувалду? – спросил я.
– Попробую! – обрадовался Ачасоев. – Только кувалда эта, товарищ лейтенант, сейчас под обстрелом…
Ачасоева я никогда особо не любил, но именно поэтому я ни за что не хотел допустить, чтобы с ним по моей вине случилось что-нибудь непоправимое. И мысль о том, что его придется прикрывать огнем с вершины башни, не вызвала во мне внутреннего отторжения.
– Когда я бахну из подствольника, – сказал я, – дуй ползком за кувалдой. Мы со старшиной в два ствола причешем этих охламонов… Но сам понимаешь, у тебя будет максимум секунд пятнадцать.
– Постараюсь уложиться, – кивнул Ачасоев, сделав сосредоточенное лицо.
Я позаимствовал у младшего сержанта Елеферина ручной пулемет «РПК-74 М» и присоединился к дяде Вове на вершине круглой башни.
Тот как раз менял патронную коробку своего «Печенега».
Процедура эта, к счастью, незатейливая. И потому через пять секунд мы уже распределили сектора огня, и я бахнул из подствольника зажигательной гранатой ровно в центр пальмовой плантации – туда, где проходила воображаемая разграничительная линия между нашими с дядей Вовой трудовыми делянками.
Сосредоточившиеся под пальмами супостаты хотя и получили уже на орехи от бойцов сержанта Рытхэу, разгромленными себя явно не чувствовали.
Шесть призрачных силуэтов ползли на запад, явно намереваясь просочиться к сухому руслу, ведущему к цистерне, чтобы обстрелять гранатометчиков Рытхэу во фланг.
Я машинально отметил, что эта паскудная шестерка может перещелкать и заложников, когда они дадут стрекача от цитадели к северной финиковой роще.
Но в ту секунду отвлекаться на них мы не имели права – на кону стояла жизнь сержанта Ачасоева!
Так что пришлось мне обрушить всю мощь своего «РПК» на пулеметный расчет в моем секторе ответственности.
Что же до дяди Вовы, то его «Печенег» взялся перепахивать рощу под носом у пятерых придурков, которые, и это я заметил сразу, волокли некий подозрительно тяжелый предмет.
Каждая третья пуля у нас была зажигательно-трассирующей. Поэтому мы сразу же подожгли подложку из сухих пальмовых листьев – она запылала, да
