шлюпы, плелись сети. В плодородную землю бросили семена поздних культур – в надежде, что урожай успеет созреть. Хотя угроза голода не отступила: ведь весь прошедший год войска императора разоряли пашни и жгли амбары с зерном. Впрочем, едоков сейчас тоже стало меньше – вот уж воистину нет худа без добра.

Остальные занимались городом. Землю покрывал толстый слой пепла и обгоревших костей – здесь было не на что рассчитывать. Скоро придут строители, но сейчас требовалось расчистить участки, разобрать развалины, снять и убрать перекрученные железные балки, из которых раньше была собрана черная клетка Лораменди. Этой работой могли заниматься только гиганты, и еще вопрос, что потом делать с таким количеством металла, даже если удастся его собрать и сложить. Некоторые полагали, что новый город следует накрыть защитным куполом, как и прежний; Кэроу понимала, что химеры еще не скоро перестанут опасаться открытого неба, однако надеялась, что когда придет время принимать решение, что-то в их отношении изменится.

Придет день, и Лораменди возродится – еще лучше, чем прежде.

– Добудьте нам архитектора, – полушутя сказала она Мику и Зузане, которые отправились на Землю, оседлав бурелова по имени Самурай.

В первую очередь это была экспедиция за зубами, во вторую – за шоколадом. А еще – посмотреть, как родной мир пережил визит Иаила. Кэроу скучала по друзьям. Без подначек Зузаны она погружалась в жалость к себе и горечь. Хотя вокруг постоянно кто-то крутился – не сравнить с тем одиночеством, которое она испытывала в самом начале мятежа, когда Волк развязал террор и она без перерывов и отдыха перекраивала тела солдат, – теперешнее одиночество Кэроу было наподобие пелены тумана: ни солнца, ни ясного неба над головой, только непрерывная, глухая, глубокая тоска.

Хотя… были еще сны.

По утрам, просыпаясь от звона молота о наковальню, она чуть не за шиворот вытаскивала себя в реальность из мира грез. Во сне она попадала внутрь золотистой чудесной сферы. Оттуда реальность виделась и отображалась нечетко: так глаза, наполненные слезами, воспринимают окружающий мир. Она смутно ощущала рядом присутствие Акивы – вернее, не самого Акивы, а аромат его души. Будто рядом находится раскрытая кадильница. И хотя ей никогда не доводилось напрягать чувства, разыскивая его вылетевшую из тела душу – слава богам, он ни разу не умирал, – Кэроу испытывала ее ласковое прикосновение, будто стояла на теплом солнышке. Тепло и свет; ощущение присутствия Акивы, их руки, прижатые к сердцу друг друга.

В то утро ощущение было особенно сильным. Она тихо лежала, чувствуя на груди тепло его ладони. Открывать глаза не хотелось; душа рвалась обратно, в золотистую сферу. Встретить его там – и остаться.

Вздохнув, Кэроу вспомнила дурацкий совет из земной песенки: если хочешь вспомнить свои сны, подзывай их так, словно они маленькие котята. Собственно, в тексте больше ничего и не было: «Сюда, кис-кис-кис-кис-кис…» – и это всегда вызывало у нее улыбку. Впрочем, сейчас получилась скорее кривая гримаса – Кэроу так хотела, чтобы песенка сработала, а все не получалось и не получалось.

Хлопнуло полотнище палатки; кто-то кашлянул и окликнул:

– Кэроу?

Голос был тихим – он бы не разбудил Кэроу, если бы та еще спала, – и когда она увидела фигуру, возникшую в дверном проходе, поднимающееся солнце очертило мускулистую руку. Крыло.

Крыло?

Она откинула полог и бросилась наружу, прежде чем поняла, что обозналась.

Это был Клык.

Кэроу не могла сдержать боль и спрятала лицо в ладонях.

– Прости, – сказала она после паузы.

Загнала тоску в глубину сердца – как делала каждое утро, чтобы справиться с дневными заботами. Отняла от лица руки и улыбнулась стелианцу.

– Все в порядке. Ты ни при чем. Я рада тебя видеть.

– Хорошо.

Клык вошел в палатку. Он захватил с собой чай и ее утреннюю порцию хлеба, так что можно было поговорить прямо тут.

– Приятно знать, как должна выглядеть радость при встрече. Так, пожалуй, еще никому не радовались. Мне так точно. Теперь я знаю, к чему стремиться.

Кэроу забрала у него чай.

– Прости. Может, это как скёл, – сказала она.

Кэроу имела в виду растущий в высокогорье кустарник. Его зловонную смолу они использовали в пещерах для пропитки факелов.

– Он растет только в невыносимых условиях. Его никогда не найти на залитых солнцем лугах, только на голых камнях. Он цепляется к холодной породе и сам покрыт коркой инея, но растет.

Клык качнул головой. Он не особенно походил на возлюбленного Кэроу, но здесь его постоянно принимали за Акиву, поскольку тот был единственным известным в этой части мира стелианцем.

– Знаешь, с ним вышла та же история, – сказал он Кэроу. – Мы преследовали его, чтобы убить. Нашли. Скараб едва шевельнулась, а он уставился в