приподняться, оттолкнувшись руками от пола боевого отделения. Ладони скользили по отчего-то ставшему липким металлу; едкий дым, которого внутри танка с каждым мгновением становилось все больше и больше, резал глаза и перехватывал дыхание. Зачем-то потормошив то, что совсем недавно было боевым товарищем, башнером Степкой Ивановым, младлей, судорожно перхая и почти теряя сознание от боли в сломанных ребрах, пополз в сторону переднего люка. Скользкие от чужой крови пальцы нащупали рукоятку замка, толкнули квадратную бронезаслонку, марая светлую краску черно-алыми разводами. Безрезультатно, верхняя половинка люка не сдвинулась с места ни на сантиметр. Вокруг немного посветлело, по внутренней поверхности брони судорожно замельтешили оранжевые всполохи, и затянутой пропотевшим комбинезоном спине стало жарко – разбитый двигатель все-таки загорелся.
«Не открывается, заклинило, видать! – мелькнула паническая мысль. Впрочем, особого страха не было – полученная контузия, как могла, защищала разум хозяина. – Ну, да и хрен с ним. Главное, не зря погиб, вон сколько фашистов сегодня на тот свет спровадил… нет, точно не зря… а ребята за нас со Степкой отомстят».
И в этот момент крышка люка внезапно откинулась, звучно скрежетнув петлями, и в светлом – аж немного ослепило привыкшие к полутьме глаза – прямоугольнике показалось чумазое лицо механика-водителя.
Сильные руки подхватили Серышева под мышки, рванули на себя:
– А ну-кась, давай, командир, подмогни мне! Да ты хочь ногами, что ль, отталкивайся, тут, чай, не двери, а вроде как люк! Эх, бедолага. Вот так, молодцом, еще давай, почти вытянул…
Последним, что еще успел осознать, прежде чем надолго провалиться в беспамятство, командир роты легких танков младший лейтенант Василий Серышев, был вливающийся в обожженные легкие чистый воздух и затянутое пеленой дыма синее небо над головой. И расплывающееся, будто глядишь сквозь слой воды, озабоченно-хмурое лицо склонившегося над ним мехвода.
Затем он потерял сознание, очнувшись уже только в госпитале следующим утром…
А по мосту уже шли, ревя моторами, присланные комбригом на помощь легкие Т-26, с ходу вступая в бой. Последние вражеские танки, которых к тому моменту осталось лишь четыре штуки, спалили сразу. Затем расстреляли, словно в тире, удирающие на максимальной скорости бронетранспортеры – до спасительного поворота дороги кое-как доковыляли лишь две штуки. При этом экипажи боевых машин даже не попытались принять обратно под защиту брони пехотинцев, которым пришлось отступать на своих двоих. Учитывая плотность ружейно-пулеметного огня, частые выстрелы минометов и танковых пушек, удалось это немногим. Затем танки разделились и двинулись вдоль окопов в сторону опушки, добивая из пулеметов и давя гусеницами остатки штурмовых групп.
Большая часть личного состава 2-го батальона 4-го пехотного полка так и осталась в предполье перед рекой. А вот шестая рота 114-го полка полегла практически в полном составе еще в первых атаках. Убитых, вероятнее всего, было не столь и много, гораздо больше раненых, но эвакуировать их с поля боя никто не собирался. Гитлеровцы просто не представляли, что русские позволили бы им это. Кто мог, перевязывался самостоятельно и потихоньку отползал; некоторые при этом даже помогали камрадам. Остальным же оставалось лишь бесцельно звать на помощь санитаров…
Последняя атака Kampfgruppe Raus, переставшей существовать практически в полном составе, завершилась. Атаковать полковнику Эрхарду Раусу больше было просто нечем, оставалось дожидаться подхода передовых подразделений танковой дивизии.
Убедившись, что наступление противника отбито, «двадцать шестые» заняли оборону перед мостом. Т-28 с заклинившей башней своим ходом уполз на восточный берег. Перед этим танкисты перегрузили неизрасходованные боеприпасы в два остающихся на позиции танка. Второй средний, тот, что лишился хода после попадания в двигатель, подполковник Латышев после недолгих колебаний решил оставить на месте: вести огонь он по-прежнему мог. А семидесятишестимиллиметровая пушка в обороне лишней точно не будет. Отправили в тыл и раненых: с той стороны моста уже дожидался знакомый автобус и несколько полуторок. Последние уцелевшие сорокапятки в количестве двух штук окопали позади линии окопов, уже не столько в качестве ПТО, сколько просто для огневой поддержки. Зато за мостом развернулись две полнокровные батареи 82-мм минометов, весьма неплохо зарекомендовавших себя в недавнем бою. Боезапас для гаубиц Кобрин распорядился беречь до самого крайнего случая, а вот мин к батальонным БМ-37 пока что имелось в достатке. Да и сил для того, чтобы вовремя утащить в тыл семидесятикилограммовый миномет, много не нужно: хоть на автомашине, хоть руками расчетов.
После того, первого в его жизни «Тренажера», он вообще откровенно полюбил это простое, но чрезвычайно эффективное – особенно при грамотном использовании – оружие. А пользоваться ими наводчики умеют, доказали уже. Выручили тогда, помогут и сейчас. Все-таки со скорострельностью миномета никакая пушка не сравнится; даже с учетом визуального контроля выхода из ствола предыдущей мины перед заряжанием следующей – предохранителей от повторного заряжания пока еще нет, насколько помнил Сергей, они появятся несколько позже. Да и дальнобойность впечатляющая – больше трех километров. Эх, были б у них корректировщики в тылу, можно было еще в прошлый раз герра оберста куда серьезней потрепать. А то отвел за поворот свои броне-коробки – и все, спрятался. Но не срослось. Хотя он и без того нормально по сусалам огреб, надолго запомнит. Жаль уцелел. Ничего, вой-на долгая, глядишь, еще получит свое. По крайней мере, генерала он в ближайшее время точно вряд ли получит, да и командующим 4-й танковой армией в сорок третьем вовсе не факт, что станет. Адольф вполне может ему Лугу и не простить…
Для обеих сторон настала не слишком долгая, то ли до наступления темноты, то ли до рассвета, передышка…
