– Покойника?

– Он еще живой. Почти живой… но если не нужен, то это ненадолго.

Желание допросить неизвестного типа сыграло с гусарами дурную шутку, и следующий же патруль, спешащий к горящему Вестминстеру, поинтересовался лежащим на плече сержанта Иоселиани бездыханным телом. В аресте подозрительного лица нет ничего странного, но вот зачем тащить его на себе, да еще с такой скоростью? Князь не был настроен на долгие разговоры и на недоуменный вопрос ответил со свойственной южным народам непосредственностью – кинжалом в печень. Нечего какой-то британской сволочи загораживать дорогу потомку грузинских царей. И понеслось…

Федор Иванович Толстой пребывал в беспокойстве – время, отведенное Нечихаеву на операцию, давным-давно вышло, а от него ни слуху ни духу. То есть взрыв был слышен, как и видно стало поднявшееся над центром Лондона пыльное облако, но этим все и закончилось. Частую ружейную стрельбу во внимание можно не принимать – англичане палят в любую привидевшуюся опасность, и эти звуки стали привычными и естественными для осажденного города.

– Да где же его черти носят?

Капитан Лопухин высказал предположение:

– Да где угодно. Но в последнее время Мишей завладела идея закончить начатое дело в Английском банке.

– Он там уже был.

– И что? Скажу тебе по секрету, друг мой Теодор… как бы правильно выразиться? Михаил Касьянович хочет осуществить мечту – построить самодвижущийся бронированный механизм по прожекту Светлейшего князя фельдмаршала Кутузова, но испытывает недостаток средств. Отсюда и все его финансовые предприятия, называемые государем императором экспроприацией экспроприаторов.

– Его Императорское Величество в хорошем смысле этого слова безумен, но не до такой же степени!

– До такой, друг мой Теодор, именно до такой. Иначе почему мы с тобой платим налог в десять процентов от стоимости захваченных трофеев, а Нечихаев только полтора?

Между тем далекая стрельба усилилась, и в общей какофонии стали явственно слышны хлесткие щелчки кулибинских винтовок. Потом в низкие облака ушла красная сигнальная ракета.

– Попался, черти бы его побрали! – со злостью выдохнул Толстой. – Иван, поднимай батальон по тревоге!

– А мы как третьего дня ее объявили, так до сих пор отбой не давали. Люди в обнимку с оружием спят, – капитан Лопухин машинально проверил ход сабли в ножнах и уточнил без всякой надежды на положительный ответ: – Разреши мне пойти Мишку выручать?

– Здесь останешься, – жестко отрезал Федор Иванович. – На тебе охрана Бонапарта и присмотр за цесаревичем.

– Вот Николай Павлович за императором и приглядит, а я тем временем…

– Останешься.

– А тебе, понятное дело, все самое интересное?

– На то я и командир, друг мой Иоганн, чтоб впереди, на боевом коне…

– Ты же пешим порядком…

– Это несущественно. Людей строй, твою мать!

– Нехорошо так о своей теще.

– Ладно… нашу мать! И чтоб быстро!

Лопухин вытащил из кармана костяной свисток и, прежде чем отдать команду, тихонько пробормотал:

– Обойдется Бонапартий без моего догляда.

Нечихаев никак не мог предполагать, что снятый им флигель и устроенный в нем тайник пригодятся так скоро. Собственно, старался-то не для себя, а делал закладки по ранее утвержденной схеме, исполняя пожелания господ из ведомства графа Бенкендорфа иметь в Лондоне два-три десятка оборудованных со всеми удобствами квартир. Под удобствами понимался вовсе не привычный ватерклозет производства завода братьев Нобилей и не чугунная ванна с дровяной колонкой для нагрева воды – в данном случае это понятие подразумевало хорошие сектора обстрела на случай провала, уединенность помещения, наличие оружия и достаточного количества боеприпасов. Мало ли что и когда может пригодиться? Политика, она дама изменчивая, и вдруг Лондон так и останется столицей враждебного государства… а тут все готово, приходи и сразу приступай к работе.

Везде одинаковый набор – шесть потрепанных временем и боями кулибинских винтовок, три ручных ракетомета, десяток английских ружей, полпуда пороха и запас пуль к ним, ящик рубчатых чугунных гранат, большой моток веревки и кусок душистого лавандового мыла. Граф Замойский при виде последнего рассмеялся:

– Эстеты, право слово. Наверняка кто-то из наших составлял списки.

– Из кого?

– Из поляков, – объяснил бывший житель славного Ченстохова. – Немцы бы на мыле сэкономили, а русский человек положит самое простое.

– Не вижу связи.