Коридор ветвился, но Зоя и Паганель выбирали тот, рядом с которым находили кусочки обшивки посадочного модуля «Шрама».

Неожиданно стены раздались вширь, и перед ними распахнулся еще один огромный полусферический зал.

Всю его центральную часть занимало нечто, что Зоя про себя назвала зубоврачебным креслом, в котором возлежала огромная складчатая фигура, высеченная из серого камня. Больше всего она напоминала слона, которого каким-то образом ухитрились положить в зубоврачебное кресло на спину, отчего его толстые лапы с плоскими ступнями задрались вверх, а огромная башка повернулась набок, поджав короткий хобот. Слон был в скафандре со множеством клапанов и трубок, а морду его скрывала собранная из тонких пластин маска, которая, будь слон живым, не мешала бы ему размахивать хоботом.

Все это не оставляло сомнения в том, что скульптура изображала разумное существо.

За ней скрывалось отлитое из металла панно, которое Зоя с Паганелем обнаружили, лишь когда обошли упакованного в пустолазный костюм слона. Зое показалось, что живое существо застигла космическая стужа, царившая в лабиринтах Фобоса, настолько тонко передавала скульптура каждую деталь, каждое сочленение, каждый волосок кошмарного чудовища.

Это была единая композиция, где к возлежащему на стоматологическом кресле слону рвалось сквозь туго натянутую пленку, мастерски переданную скульптором, нечто, смахивающее на богомола, но с клешнями, щупальцами, крыльями, безглазой башкой и раззявленной пастью.

Ярость. Злоба. Ненависть.

Металлическое насекомое готовилось растерзать уснувшего слона – от кончика изогнутых когтей до упакованных в пустотный костюм складок оставался крошечный просвет. Почти незаметный, но именно он навечно разделил этих существ.

– Человек, – сказал Паганель, и Зоя, поглощенная рассматриванием скульптуры, почти ощущая исходящую от нее энергетику злого бешенства, не сразу поняла, о чем говорит робот.

Это действительно был человек. Он лежал у подножия металлического панно, скорчившись, подтянув ноги к животу, обхватив колени руками. Белесый пустолазный костюм, непрозрачный белый колпак, шеврон на предплечье. Член экипажа «Шрама».

Зоя опустилась рядом на колени. Металлический богомол нависал прямо над ними.

– Он жив?

– Мои датчики ничего не улавливают, – сказал Паганель.

И словно в ответ лежащий шевельнулся. Чуть-чуть. Вполне достаточно, чтобы показать – жив. Пока еще жив.

– Бери его на руки, – приказала Зоя. – Вызывай «Красный космос» и передай, что мы нашили уцелевшего члена экипажа «Шрама». А еще… еще передай, что гипотеза Шкловского подтверждена.

Ее беспокоило, как они смогут вернуться на поверхность, но здесь не возникло проблем – стоило встать на место их приземления (или прилунения – даже и не сообразишь, как правильнее сказать), как та же сила подхватила их и быстро подняла на поверхность Фобоса, где поджидала капсула.

Паганель устроил заг-астронавта в соседнем с Зоей кресле.

– Громовая вызывает «Красный космос», – сказала Зоя. – Вернулись на поверхность Фобоса. Готовимся к возвращению на борт. Прошу подготовиться к приему пострадавшего члена экипажа «Шрама».

С точки зрения традиционной медицины пациент был скорее мертв, чем жив. Варшавянский достал с полки микрофиши, вставил в проектор и погрузился в увлекательное чтение труда по некрофизиологии. Могло ли ему когда-то прийти в голову, что он будет пользовать мертвеца? Конечно, во время войны случалось всякое. В условиях полевого госпиталя приходилось оперировать и мертвецов, но только с уверенностью, что это поможет вернуть их к жизни. Но здесь и сейчас!

Роману Михайловичу всегда казалось, что все эти ожившие мертвецы – не более чем сказка. Страшная, жуткая сказка, в которых те пребывали наряду с привидениями, колдуньями и вурдалаками. Если у пациента не прощупывается пульс, не прослушивается сердцебиение, отсутствует дыхание, то такому пациенту одна дорога – на стол патологоанатома. Для выяснения причин смерти. Здесь же предстояло выяснить причины жизни, казалось бы, умершего человека.

Когда его доставили на корабль и он лежал, облаченный в пустолазный костюм с непрозрачным колпаком, Роман Михайлович еще верил, что сейчас все выяснится, что нет никаких некробиотов, нет никакой некрожизни, а вместе с ней и некрофизиологии, некроанатомии, а заодно – и некропсихологии, а ведь таковая вполне могла появиться там, где преобладало некрополе. Первый сюрприз заключался в том, что пустолазный костюм не снимался. Не было в нем предусмотрено его снятие. Все швы тщательно заварены и залиты клеем, а защелки на колпаке расплавлены. Пришлось бывшему военному хирургу