Электрокар поехал по дорожке мимо приземистых ангаров и решетчатых башен излучателей некрополя, стараясь объезжать многочисленные рытвины, трещины в асфальте, горы гниющего мусора, в которых копались жирные и перепачканные черным маслом чайки.

– Нравится вам у нас? – спросил толстяк, и фон Браун не сразу понял, к кому относится вопрос.

– Очень, – процедил он и закрыл глаза, чтобы только не видеть всю эту разруху, которую терпеть не могли пригоняемые на общественные работы отряды негров и латиносов.

Эх, как хорошо было в Пенемюнде. Никакого мусора. Никаких чаек. Никаких негров. Орднунг. Истинный тевтонский орднунг. Даже ряды А-4 и А-5, раскрашенные в аккуратную шашечку, выстроены во все том же шахматном порядке на бескрайнем, неохватном стартовом поле. Вундерваффе. Чудо- оружие. Оружие возмездия. Даже смешно вспоминать все эти их игрища с реактивными двигателями в самом начале войны. Бесконечные заправочные трубы, покрытые изморозью, закачивающие жидкий водород в необъятные брюшины А-2, от которого у тех нередко случалось несварение, и при зажигании они либо вспыхивали, как свечи, либо, тяжело приподнявшись над стартовым полем, кренились и обрушивались вниз, морем огня сметая стоящие рядом пузатые бочонки еще не заправленных ракет.

– Герр фон Браун, – сказал однажды фюрер во время визита в Пенемюнде, – мне кажется, вы делаете что-то неправильно. Я всегда верил в ракетную технику. Но ракеты должны летать, бомбы – падать и взрываться. А лучшие немецкие ученые – непрестанно думать о том, чтобы не было наоборот. Настоятельно рекомендую вам подумать, герр фон Браун. Настоятельно.

И фон Браун подумал. Крепко подумал. Потому как и его самого не удовлетворяла вся эта баллистика. Через несколько дней группа физиков под руководством Гейзенберга наконец-то взорвала в Пархимской лаборатории первый прототип ядерного котла, а последующая обработка данных обнаружила то, что впоследствии и назвали некрополем, что и открыло путь для разработки загоризонтных двигателей. И тогда на свет появилась А-4, еще спроектированная под обычные заряды, а через год – А-5, которой предстояло нести на борту ядерный котел.

Германия должна была выиграть войну против всего мира. Должна была. Должна.

Еще безымянный загоризонтный корабль новейшей конструкции находился в длинном ряду ангаров. Там он проходил доводку перед серией пробных прыжков. Фон Браун провел членов комиссии внутрь и ожидал если не бурных восторгов от чудо-техники, то, по крайней мере, восторженного удивления уж точно. Он был даже готов на пару дружеских тычков в спину и предплечья, которыми так любят злоупотреблять эти американцы и к чему он так и не привык за годы пленения. Но то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота.

– Это что за рухлядь? – осведомился конгрессмен из Айовы. – У нас ниггеры и латиносы на более современных тракторах пашут, а им, поверьте моему слову плантатора, ничего новее времен Гражданской войны не доверят. Загубят, чертовы цветные!

– Господин фон Браун, если вам не хватало металлолома на обшивку, я бы вам подкинул десяток списанных «Б-52», – сказал генерал Маккарти. – Нам, в стратегической авиации, для космоса ничего не жалко.

– Разбазаривание средств американского народа, – вынес поспешный вердикт конгрессмен из Айовы.

– Лучше бы эти миллионы пошли на новое крыло стратегических бомбардировщиков, – рубанул генерал Маккарти.

– Вы действительно хотите выдать эту ржавую нелепость за новейший загоризонтный корабль, заключенный фон Браун? – стыло осведомился господин Зет, назвав конструктора так, как его не называли с десяток последних лет. – Я начинаю сомневаться в излишнем милосердии американского народа, который скрепя сердце все же согласился укрыть вас от петли Нюрнбергского трибунала.

Корабль и впрямь выглядел так, будто его на скорую руку собрали из металлолома, что отыскали на соседней помойке. Ржавые потеки с проплешинами чудом уцелевшей покраски, вмятины, выдранные куски обшивки, что свисали до земли неопрятными языками, кривые обводы, будто конструктор, создавая чертеж, был мертвецки пьян и выводил линии так, как бог на душу положит. А может, то вообще был не конструктор, а пьяная шимпанзе, которой доверили завершить чертеж, ведь ценятся у знатоков картины, нарисованные слонами, так почему бы в НАСА на должность конструкторов не принять обезьян? Выпуклая передняя часть с прорубленным крестообразным окном ходовой рубки напоминала череп, по которому несколько раз врезали молотком, а потом кое-как соединили осколки костей – вкривь, вкось, с прорехами, заделанными потемневшими от времени досками. Для крепости доски перевязали шпагатом.

– Господа, господа, – устало сказал фон Браун. – То, что вы видите здесь и сейчас, на самом деле проекция загоризонтного корабля в нашу реальность. Бледная и весьма неказистая проекция. Это как бы дрянная копия фильма, на затертой до дыр ленте, тысячу раз склеенной, исцарапанной, какие показывают черномазым хлопкоробам Южной Каролины. Но от этого фильм, который на ней записан, не потерял своих достоинств.

– Да вы поэт, фон Браун, – процедил господин Зет.

– Я пытаюсь объяснить, – сказал фон Браун. – Такова специфика проектирования и строительства загоризонтных кораблей, мы обязаны это делать сразу в нескольких проекциях – в нашей реальности и в той, что скрыта за горизонтом событий.

– Вы что-то врете, господин фон Браун, – ввязался в разговор конгрессмен из Айовы. – Я видел эти ваши загоризонтные корабли и что-то не заметил, будто они похожи на кучу мусора. Выглядят странно, согласен, но смотрятся – солидно. Вы меня понимаете?

– Понимаем, Айк, – генерал Маккарти вновь звучно хлопнул толстяка по жирной спине. – Ты бы посмотрел на наших красавцев последней конструкции, что скоро сойдут со стапелей «Локхид-Мартина». Вот где спрессованы мощь и гений Америки! Стратегическая авиация – наша единственная