еще с кошмарной тварью, присосавшейся к его… гм, все же – лицу. Ибо глаза у существа были самыми что ни на есть человеческими. Во всяком случае, очень на них похожими.

Но самое поразительное произошло потом.

Гигант протянул к Полюсу Фердинатовичу руку с зажатой в ней коробкой, в которой академик вполне мог бы поместиться, отчего у Гансовского мелькнула странная мысль: его сейчас в нее и упрячут, как забавного жучка, которого ребенок сует в спичечный коробок, чтобы затем прижимать к уху и слушать его шуршание внутри. Коробка завибрировала, на ее поверхности зажглись красные огоньки.

Гигант поднес коробку к глазам, словно бы желая еще раз убедиться в правильности полученного результата, затем наклонился к Полюсу Фердинатовичу и спросил по-русски:

– Вы коммунист?

Как только фантасты не представляли себе первый контакт! Да что там фантасты! Полюс Фердинатович, как и всякий ученый, космист, отнюдь не чурался сам отдавать дань искусству сочинительства рассказов и повестей о том, чего не было, и о том, что, возможно, будет. Писал он и о контактах с другим разумом, не только инопланетным, но и вполне земным, а точнее – подводным, где в качестве разумных существ у него выступали головоногие моллюски.

Но скорее можно вообразить себе головоногого моллюска, вопрошающего контактирующего с ним аквалангиста о последних успехах мелиоративного осушения болот Среднерусской полосы, нежели слонообразного гиганта, интересующегося партийной принадлежностью Полюса Фердинатовича. Да еще на родном для академика языке.

– Я – коммунист, – сказал Полюс Фердинатович. – С одна тысяча девятьсот сорок третьего года, – добавил он, хотя, очевидно, указание даты земного счисления мало что могло объяснить гиганту.

– Очень хорошо, – сказал гигант, непонятно к чему относя свою похвалу – к факту членства в Коммунистической партии Советского Союза или к вступлению в ряды коммунистов в самое трудное для страны время. – Ваше поле коммунизма очень сильное.

И только теперь Полюс Фердинатович сообразил, что имел в виду инопланетянин. Конечно же! Поле коммунизма!

– Пойдемте отсюда, – сказал гигант. – Здесь неуютно для вас.

Стены круглого и сводчатого отсека, куда гигант привел Гансовского, морщинились и ребрились, как будто под внешней, лишенной кожи мускулатурой живого существа проступали невидимые жилы, вены и кости. Как и все помещения корабля, данное неприятно напоминало внутренности вполне себе живого, дышащего и функционирующего существа.

Посредине стояло то, что академик Гансовский уже видел. Огромное, под стать гиганту, устройство, напоминающее помесь зубоврачебного кресла и микроскопа, где на месте приборного столика для образцов располагалось нечто вроде люльки, собранной из отливающих металлом сегментов, а на массивной дуге крепился тубус то ли микроскопа колоссальных размеров, то ли телескопа размеров хоть и не маленьких, но уступающих пятиметровому телескопу САО, на котором Полюсу Фердинатовичу приходилось в свое время проводить наблюдения.

Гигант подошел к сооружению и что-то сделал, отчего рубка наполнилась слабым дыханием. Оглядевшись, Полюс Фердинатович обнаружил, что в стенах во множестве открылись пульсирующие дыхальца, испускающие еле заметный синеватый пар, пронизанный обрывками светящейся паутины.

– Сейчас здесь можно будет дышать, уважаемый, – сказал гигант, и только теперь Полюс Фердинатович сообразил – чей же голос он слышит.

Ну, конечно!

Свой собственный!

– Вы разговариваете со мной телепатически? – Полюс Фердинатович мысленно сформулировал вопрос, но гигант ничего не ответил. Пришлось повторить вслух.

– Нет, я не умею передавать мысли существу иной расы, – ответил слон. – Я говорю с вами на изначальном языке, который извлекает из вашей вербальной способности необходимые вторичные формы, наиболее близкие по аналогии к сказанному. Вы понимаете?

– Понимаю, – кивнул академик, хотя понял он чересчур мало, примерно столько же, сколько нерадивый студент, в первый раз в ночь перед экзаменом открывший толстенный том теории акустики.

– Сейчас здесь установится пригодная для дыхания атмосфера, – продолжил гигант, – и тогда можно будет обойтись без этих приспособлений, – гигант показал толстым пальцем на трехпалой руке на существо, присосавшееся к его лицу, а затем на кислородную маску Полюса Фердинатовича.

Но как только Гансовский хотел поинтересоваться, когда же может наступить это «сейчас», гигант вдруг ухватился за то ли хобот, то ли хвост присосавшегося к нему существа, ловко размотал его с шеи и потянул вперед с видимым усилием, отчего на кремовой коже проступили синеватые жилы. Раздался громкий чмокающий звук, пальценог повис, шевеля членистыми лапами, неприятно дергаясь и роняя на пол черные капли. Слон подошел к сооружению, держа тварь на вытянутой руке, а она продолжала извиваться, словно стараясь вернуться на то место, откуда ее отодрали. Там инопланетянин ее спрятал и повернулся к Полюсу Фердинатовичу.

Не дожидаясь приглашения, академик тоже отцепил маску и с некоторой опаской сделал вдох. Дышать вполне можно, если не обращать внимания на тяжелый дух, похожий на запах на скотобойне. Пахло кровью и сырым мясом.