– Чего мне их должно быть жалко? – удивился гном и перестал есть. – В войне с веспами они однажды перехватили обоз с нашими ранеными, а мы узнали об этом с запозданием. Пока бежали к месту, слышали, как орали раненые, когда эти твари грызли их живьем. Мы никого не смогли спасти, а глостеры просто ушли в землю на глубину, как в воду.

Гном стряхнул с бороды крошки и продолжил грызть сухарь.

– Так что мой расчет с ними еще не закончен, будет другая возможность – я еще посчитаюсь.

– Ты чего это, Мартин? – спросил Бурраш.

– Не знаю, должно быть, от мази развезло, – пожал плечами тот. – Наваждения все какие-то. Наваждения.

У прицепов теперь не осталось никаких козырей. Гиганты-вонунсаги были разгромлены – стрелки Ардольта убили троих из них, остальные изнемогали от ран и уже не могли драться.

О катапультах врага в войске Середы теперь тоже было известно, и оказалось, что не так уж они и страшны. Поэтому в лагере, куда войско вернулось с победой, царила атмосфера праздника. А Мартин и его товарищи просто ходили вокруг лагеря, наслаждаясь покоем после тяжелого дня и плотного полдника. Солдаты же, как стало смеркаться, начали собираться группами по двадцать-тридцать морлингов и затягивали в унисон одинаковую ноту, что-то вроде «э-э-э-э-э».

Эта странная песня разносилась по всей округе до самой ночи, что в конце концов стало надоедать, и Ламтак недовольно заметил, что на это у них дыхания хватает.

Спать легли рано, но Мартину долго не удавалось уснуть. Он опасался, что Середа вновь навестит его. Не то чтобы он не хотел взглянуть на нее без одежды, но в этих видениях чувствовалась какая-то опасность.

В конце концов он заснул, и спал крепко, пока кто-то не толкнул его.

Открыв глаза, Мартин какое-то время смотрел в каменный сводчатый потолок и не мог вспомнить, где он. Это было хорошо знакомое ему место, но догадки ускользали от его сознания.

В коридоре гулко стукнула дверь соседней камеры, и Мартин понял, что он в своем узилище – там, где провел двадцать лет жизни.

Эта новость не испугала, в тюрьме его часто посещали всякие видения и сны, выглядевшие весьма натурально. Возможно, все эти войны также оказались снами его сознания, истосковавшегося по свободе, по миру вольных людей.

Мартин поднялся со сбитой соломы и подошел к двери камеры. Ему хотелось узнать – кто сейчас с другой стороны двери – Борц или Рунхо. Было даже интересно поговорить с ними, ведь ему показалось, что они не виделись очень давно.

Мартин негромко хлопнул ладонью по двери и позвал:

– Эй, кто там?

Поначалу, ему никто не ответил, хотя было слышно, что по коридору двигались люди – они громко шаркали ногами по каменному полу и позванивали цепями. Видно, новых узников разводили по пустовавшим камерам – они здесь быстро освобождались.

– Эй, Борц или Рунхо! Кто там?!

К его камере подошли, Мартин слышал шаги надсмотрщика. Он остановился и наблюдал за узником через узкую щель. Наконец окошко открылось, и на Мартина взглянул незнакомый человек в мундире тюремного надзирателя.

– Чего тебе? – угрюмо спросил он.

– Я… А где Борц или Рунхо?

– Нигде.

– Как это?

– Кто-то крепко треплет тебя, Мартин, иди ложись спать, в этот раз ты проснулся не в том месте.

– Спасибо, – кивнул Мартин и вернулся на солому. Еще раз окинул взглядом полумрак своего прошлого, закрыл глаза и снова открыл их, когда его хлопнули по ноге.

В первое мгновение ему показалось, что он остался в тюремной камере, но нет, в нос ударил запах жареного мяса – раскладной столик оказался рядом с его топчаном и был заставлен плошками, прикрытыми соломенными крышечками.

– Ну, наконец-то проснулся! – сказал Рони. – Ты так дрых, что мы не могли тебя утром добудиться. А Бурраш сказал, чтобы оставили в покое, дескать, вчера тебе досталось, поэтому мы твой завтрак на столе оставили.

– Спасибо, – сказал Мартин и сел на топчане. – А где остальные?

– Пошли посмотреть, что там за шум.

– А что случилось?

– Не знаю, но они опять чему-то радуются, как будто кто-то приехал к ним.

– Наверное, Середа.