что касалось РОСА.

– А вы приезжайте и все сами увидите, – поддразнила она – он особенно долго ее расспрашивал про последние события в Ванкувере.

Бутылка уже наполовину опустела.

– Мы встретимся, я вам покажу город.

– А вы были на Острове Ванкувер?

Она покачала головой – нет, мол, и он искренне изумился:

– Почему? Там так красиво! А посреди острова – обсерватория, старинная, построенная еще до Упадка. Ее отреставрировали, теперь можно добраться до вершины холма, зайти внутрь здания и почувствовать себя в центре галактики…

И он широко развел руки:

– Кругом звезды. И тишина. Мало где стоит подобная тишина, а там – ни звука…

У Мэй с воображением было не ахти, но в уме вдруг живо нарисовалась красивая картина. И возникла мысль: а было бы неплохо куда-нибудь отправиться с этим парнем… посмотреть на звезды, хм…

– Тогда вы мне покажете остров, правда?

Он улыбнулся, и ее сердце застучало сильнее. А в глазах у него мелькнула… тоска?

– Я бы с удовольствием, но… у меня дел по горло и… домой выезжать не часто получается. Да и никуда особо не получается выезжать, к сожалению.

– Нелегкая работа у дипломатов, как я погляжу, – улыбнулась она и кивнула в сторону пиджака – тот уже валялся на диване.

– Конечно… – засмеялся он. – Не уверен, что подвизаюсь собственно на дипломатическом поприще. Я, знаете ли… читаю в душах и разгадываю загадки.

– И хорошо получается?

А ведь он прав – вино отличное. Даже жаль, что имплант не дает опьянеть…

– Если бы мне поручили заглянуть в вашу душу – о, я бы потерпел поражение. И мне бы грозило немедленное увольнение. Вас нелегко разгадать.

Мэй ничего не ответила, а он тихонько произнес:

– Но мои слова пришлись вам по душе, и это многое проясняет.

Она подняла взгляд от бокала:

– Что именно?

Он смотрел ей в глаза – всего пару секунд, взвешивая что-то в уме.

– Вы, например, всю жизнь беспокоились о том, как выглядите в чужих глазах. Волновались о том, что о вас думают. Тревожились о том, чего от вас хотят окружающие. Но еще вы знаете, кем вы хотите быть. Вам не нравится, когда люди делают о вас поспешные выводы, но и правды вы им не открываете.

– А поконкретней? – Она попыталась задать вопрос шутливым тоном, но получилось не слишком хорошо – его слова попали в точку.

А он снова надолго замолчал и молча смотрел на нее. А потом сказал:

– Что вам очень грустно. Это первое.

И он протянул руку и убрал спутанные, влажные волосы с ее лица. Нежно, мягко – но между ними словно проскочила искра.

– Но почему? Какие причины для грусти у беспощадно прекрасной женщины из нордлингов? Особенно такой, что может шутя разбросать стаю бандитов и сыграть мелодию Сен-Санса?

Мэй стало не по себе, горло перехватило, и ей вдруг отчаянно захотелось рассказать красивому незнакомцу все. Про отца, Порфирио, преторианцев, о возвращающемся странном ощущении необъяснимой силы, которая ни с того ни с сего завладевает ею… Однако она… улыбнулась сказанному.

– Вы узнали мелодию.

– Разумеется!

В голосе прозвучало обиженное изумление: мол, за кого вы меня принимаете, мне ли не узнать музыку Сен-Санса…

– Но вы пытаетесь уйти от ответа.

– А вы – ответите на такой же вопрос? Почему вы грустны?

Ибо в нем тоже чувствовалась печаль. Сначала она ничего не заметила – пока он не затронул ее за живое. Харизматичный, остроумный красавец с обезоруживающей улыбкой – этого хватило, чтобы отвлечь ее от того, что таилось у него внутри. Зато теперь она ясно почувствовала его меланхолию. Под его внимательным, изучающим взглядом Мэй почувствовала… грусть. Такую же, как у нее. Она ждала ответной колкости, но он – вдруг – взял серьезный тон:

– Дело в том, что вы напомнили мне о доме.

И он отвел руку от ее лица и вздохнул.