гостиничном номере, но потом я сообразила: наверняка единожды купить по такому в каждый номер дешевле, чем постоянно менять свечи.

Из мебели я также отметила простой квадратный стол и два стула (видимо, подразумевалось, что, если к жильцам придут гости, придется рассаживаться на кроватях), а также двустворчатый шкаф в углу. Как-то маловато для двоих-то. А впрочем, о чем это я? У большинства людей, живущих в подобных условиях, денег кот наплакал и одежды тоже немного. Хорошо если есть по две смены на человека плюс плащ или пальто. Для такого богатства двух узких створок более чем достаточно. Да, опять я совершаю ту же ошибку. Мое восприятие явно заточено на более богатую жизнь. Кем же я все-таки была? Дочерью какого-нибудь успешного торговца? А может, сама занималась торговлей? Нет, не знаю. Не помню. Все эти предположения не находят ни малейшего отклика.

А вот Андре уж точно привык к совершенно другому уровню жизни. Ему здесь, конечно, придется тяжело. Хотя, с другой стороны, все лучше, чем тюрьма…

Из ванной Андре вышел немного взбодрившийся. И приступил к решению наиболее насущного вопроса – поиску работы.

Кое-какую информацию мы успели собрать по дороге, пока еще путешествовали вместе с артистами. В таверне на первом этаже тоже удалось выяснить некоторые вещи. В целом картина выглядела, мягко говоря, нерадужно. В двух словах: с работой дело обстояло плохо. Желающих было куда больше, чем мест. А чужакам, у которых нет ни поручителей, ни связей, ни рекомендаций, приходилось совсем тяжко.

Надо отдать Андре должное – на эту внушающую пессимизм информацию он отреагировал более-менее спокойно. И, кажется, я догадывалась почему. Для него, аристократа, привыкшего быть хозяином, а не слугой, необходимость устраиваться к кому-то на работу и становиться на весьма низкую ступень социальной лестницы являлась сама по себе тяжелым испытанием. И уж если он, в силу отсутствия выбора, морально настроил себя на этот шаг, все остальные сложности отступали на второй план. На таком фоне любая проблема казалась решаемой. Наступить на горло собственной гордости куда тяжелее, чем справиться с техническими трудностями.

Вслух я, однако, эту тему не развивала и вообще старалась высказываться по минимуму, отлично понимая, насколько тяжело приходится сейчас Андре, и чувствуя в этом и свою вину. Ему ведь надо работать не только на себя, но и на мое лечение. Сказать по правде, при этой мысли мне становилось настолько не по себе, что я старалась ее отгонять.

Понятное дело, никакой особой профессии у Андре не было. Он умел обращаться с оружием, но от мыслей о работе в этой сфере пришлось быстро отказаться. В Мелридже текла спокойная, размеренная жизнь, и особой нужды в воинах не было. На те же рабочие места, которые здесь существовали – личная охрана, обучение фехтованию и прочее, – людей из ниоткуда брать не любили. Да, человек способен и без рекомендательного письма продемонстрировать уровень своего владения мечом. Вот только предположим, что этот уровень действительно высок. Стоит ли приближать к себе, своему ребенку или своему имуществу человека, отлично управляющегося с оружием и при этом являющегося чужаком и темной лошадкой? Жители Мелриджа были слишком осторожны для подобных экспериментов.

И тем не менее кое-какие навыки, имевшиеся у Андре именно за счет его высокого происхождения, оказались весьма полезными в деле поиска работы. Поэтому не прошло много времени, как он сидел за столом в одном из кабинетов здания мэрии. Перед ним стояли перо в специальной подставке и чернильница, однако в данный момент они были отодвинуты подальше от края за ненадобностью. А с противоположной стороны стола стоял чиновник, полноватый мужчина средних лет с круглой лысиной, который держал в руке только что исписанный лист бумаги.

– Потрясающе! – восторженно говорил чиновник, не отводя взгляда от вязи букв и чуть не приплясывая на месте. – Такой великолепный почерк! Какая буква «а»! А «м»! И ни одной грамматической ошибки!

Андре слушал эти похвалы в свой адрес с чрезвычайно мрачным видом и, кажется, был бы не прочь запустить в чиновника увесистой чернильницей. Уж слишком сомнительным комплиментом в его представлении было умение аккуратно вывести на бумаге букву. Это было все равно что расхваливать взрослого человека за то, что он умеет передвигать правую ногу сразу следом за левой.

К счастью, чиновник был настолько поглощен собственными восторгами и созерцанием образца почерка, что реакцию Андре не замечал.

– Вы приняты! – торжественно провозгласил он, весь лучась от удовольствия. – С жалованьем три квадра в неделю. Это в полтора раза больше, чем обычная начальная ставка, – уведомил он.

Стоит ли говорить, что никакого восторга Андре не выразил, лишь склонил голову в знак того, что ему все понятно.

– Начнете работать в качестве писаря, – продолжал чиновник, – с перспективой повышения. Если все пойдет хорошо, то постепенно вы сможете продвинуться в секретари. В этом случае за пару лет ваш оклад возрастет до шести квадров в неделю.

Андре снова кивнул с чрезвычайно кислым видом. Он знал, что это действительно хорошая зарплата для такого занятия. Вот только был физически не способен испытывать чувство восторга в связи с упоминанием подобных сумм. Навряд ли три квадра являлись даже десятой частью того, что он привык носить в кошельке.

– Работать начнете прямо завтра. – Чиновник сел напротив Андре и быстро начеркал что-то на чистом листке бумаги. Я хмыкнула, увидев, что его почерк откровенно уступает почерку нового работника. – Рабочие дни – с понедельника по пятницу, с восьми утра до шести вечера. Обеденный перерыв – полчаса, – огласил основные условия он. После чего поставил на листке размашистую подпись и протянул его Андре. – Держите. Зайдете в канцелярию на третьем этаже, там получите аванс в полтора квадра. Жду вас завтра с утра.