произвол судьбы. Да и лошадей нахлестывать не надо было, сами бежали на пределе возможностей.

– Тьфу ты! – Илья уселся на сани. – Утекли!

– Спасибо, выручил. – Ездовой уселся рядом. Руки его еще тряслись от пережитого напряжения и страха.

Они посидели молча, отходя, потом ездовой топором обрубил постромки на лошади.

– Что делать будем? – спросил Илья.

Уже стемнело, и другой обоз навряд ли появится. По ночам ездовые на постоялые дворы сворачивали.

– Христом богом прошу, не бросай! – взмолился ездовой. – До Новгорода верст десять осталось. Я не первый раз тут хожу, каждый поворот знаю.

– До утра сидеть будем? Давай уж лучше на берегу костер разведем, – предложил Илья.

– Другое предлагаю, – возразил ездовой. – Сани легкие – ткани у меня. Может, за оглобли возьмемся и к городу потянем? И согреемся, и в город придем. Выхода другого нет.

Илья раздумывал недолго, встал с саней.

– Оба разом!

Они дернули за оглобли и оттащили сани от лошадиной туши. В прорехи полушубка задувало, левая рука мерзла. Где-то варежки обронил, да разве найдешь теперь?

По накатанному пути сани двигались легко. Что утешало – на льду реки ни подъемов, ни спусков не было.

Часа за два они прошли половину пути, притомились и уселись на сани передохнуть.

– Кой черт меня в Новгород понес? – сказал с досадой ездовой. – Сосед мой седмицу назад вернулся, бает – смутьяны на площадях народ на мятеж подбивают. Надо было во Псков путь держать. Глядишь – и лошадка была бы цела, и тулупчик.

– Не о том кручинишься, главное – сам уцелел. А лошадь и тулуп себе купишь еще. Поднимайся, помощи не будет, плохие у тебя товарищи.

– Плохие, – кивнул ездовой. – На постоялом дворе в обоз сбились, я их не знаю вовсе.

Да даже если ездовые и купцы вовсе не знали попавшего в беду ездового, бросить его одного при нападении волчьей стаи не в русском характере. Шкуры свои спасали! А ведь все вместе вполне могли бы отбиться.

Они снова взялись за оглобли и потянули сани.

– Я полозья воском смазал, растопил и смазал, – сказал ездовой. – Чуешь, как легко скользят?

Груженые сани и в самом деле легко скользили по снегу.

Так они шли еще час, пока не выдохлись, а впереди уже смутно виднелись огни.

– Вот он, Господин Великий Новгород! – выдохнул ездовой. – Почитай, добрались.

– Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь.

– Это верно! Меня Бокуней зовут.

– Ха! Добрались почти, а ты знакомиться решил. А я Ратибор.

– Знать буду, за кого свечку в храме ставить. Думаешь – не понял я, что жизнью тебе обязан?

– Сочтемся, – отмахнулся Илья.

– Э! Со всего обоза только ты един на помощь пришел. Измельчали людишки.

– Отдохнули, и будя! – Илья поднялся. Когда сидишь неподвижно, мороз пробирает. А ему хотелось быстрее добраться до тепла, поесть горячего на постоялом дворе. А утром на торг, полушубок менять. Этот, что на нем, весь рваный и в крови, им только народ пугать.

Далеко за полночь они добрались до городских стен. Ворота были заперты, поверх стен – стражники городские.

Бокуня начал кулаком в ворота стучать.

Сверху выглянул стражник, усы и борода которого заиндевели от мороза.

– Чего шумишь?

– Впусти в город.

– Нешто не знаешь, утром ворота отворим.

– Мы до утра околеем на морозе.

– Не положено.

– Беда у нас! Волки напали, лошадь зарезали, сами едва добрели, видишь – в крови все.

Стражник перегнулся через стену и выставил факел. Илья сомневался, что с высоты он что-то разглядит, факел давал свет слабый, неверный, освещая пространство метра на два-три вокруг себя.

– Хм, похоже – правду баешь. – Стражник колебался. – Ладно, поговорю со старшим. – Стражник исчез.

Не было его долго, с полчаса, и Илья уже стал злиться. Тепло и еда рядом, за городскими стенами, а они здесь зубами от холода дробь