все нужное для этого дела в разгруженном грузовике нашлось.

От Федюнина прибежал посыльный – старший лейтенант докладывал о готовности. Несколько ячеек его бойцы уже вырыли и теперь вгрызались в землю на обратных скатах холма – там имелось множество промоин, которые можно было использовать как укрытия. Обратно посыльный потащил три автомата – взвод старшего лейтенанта необходимо было усилить.

Снова пришлось идти к мосту – очередной конфликт. На этот раз его виновником оказался здоровенный старшина. Левая его рука была замотана окровавленным бинтом, а на плече он тащил ручной пулемет. Внимание старшего наряда он привлек тем, что оперся раненой рукою о перила, перелезая через ограждение моста. Это показалось наряду подозрительным, и старшину окликнули. Тот сделал вид, что ничего не слышит, и тогда ему заорали уже в три глотки. Старшина только шагу прибавил. Тогда за ним бросились вдогонку. Невзирая на рану, тот припустил во весь дух. И натолкнулся прямо на бойцов Федюнина, которые как раз шли к мосту, закончив рыть очередную ячейку. Увидев внезапно появившегося противника, беглец резко притормозил. Огляделся – и вскинул пулемет. Но выстрелить не успел, один из подходивших красноармейцев удачно бросил в него топор. Не поранил – топор ударил плашмя, но прицел старшине сбил, и выпущенная очередь бесполезно взбила пыль на сухой земле. А в следующую секунду на стрелка навалилось сразу несколько человек…

– Кто такой? – Алексей с любопытством посмотрел на скрученного ремнями от винтовок задержанного. – Документы у него есть?

– Есть, товарищ капитан, – протянул ему какие-то бумаги старший наряда. – Только из них не понять ничего…

И действительно, беглец имел при себе сразу три комсомольских билета. Один на имя Ковальчука Владислава Федоровича. Второй на имя красноармейца Симоняна Гургена Абрамовича. И ещё один – на имя сержанта Лопатина Виктора Степановича.

– Хм! – разглядывая документы, произнес капитан. – Ну, то, что вы не Симонян – очевидно. Не сержант, стало быть – и не Лопатин. Значит, Ковальчук?

Задержанный молчал.

– Ну-ка, товарищи бойцы, разбинтуйте ему руку!

Под окровавленными бинтами оказалась вполне здоровая рука.

– Дезертир?

– Контужен я… Снаряд рядом упал… не помню ничего.

– И как по бойцам стрелять собирался – тоже запамятовал?

– Не… я не стрелял. Так… пугал.

Бросавший топор боец, только возмущенно фыркнул.

– Ага! Не собирался, как же! Да не швырнись я в тебя топором!

Он взглянул на капитана и осекся.

– Продолжайте, товарищ…

– Ломакин! Красноармеец Ломакин, товарищ капитан!

– Так вы утверждаете, товарищ Ломакин, что старшина хотел по вам выстрелить?

– Хотел?! Да он же стрелял! Не попади я ему в плечо…

– Что скажете, Ковальчук?

– Повезло вам! – скрипнул зубами тот. – Эх! Ваш верх – радуйтесь!

– Так. Ясно всё. Товарищ Ломакин!

– Я!

– Передайте старшему лейтенанту мое приказание – построить взвод!

– Есть, товарищ капитан!

Через пять минут взвод выстроился неподалеку от холма. Оглядев строй, Федюнин кивнул и повернулся к капитану.

– Равняйсь! Смирно! Равнение – на середину!

Шеренга бойцов дрогнула.

– Товарищ капитан! По вашему приказанию взвод построен!

– Вольно!

– Вольно! – обернулся к бойцам старший лейтенант.

– Товарищи красноармейцы! – Ракутин сделал два шага вперед. – Идет война. Вы и сами все видите, что вытворяет озверевший враг! Фашисты бомбят даже мирное населении – вон там лежат тела погибших от их бомб! Мы все, как один человек, встали грудью на пути врага! Но…

Он обвел глазами шеренгу.

– Есть и у нас поганые душонки! Затесались в наши ряды и прятали до поры до времени своё обличье! Вот – один из них! Прикинулся раненым, дезертировал, да ещё и стрелять по вам собирался! Красноармеец Ломакин!