– Вот так, – говорит ребе. – Теперь никто ничего не заметит.
Закончив облачение, взмокшие молодцы отходят, ожидая вердикта.
Едва ребе открывает рот, ее левый рукав громко лопается.
Старик пожимает плечами:
– Потом подыщем что-нибудь впору.
Они выходят из леса и бредут по болотистым лугам. Промозглый туман плывет над высоким бурьяном, что лишь щекочет ей коленки. Дабы не замарать балахоны, мужчины шагают, задрав подолы; Исаак Простоволосый натянул воротник рубахи на голову.
Подворья оживляют монотонный пейзаж под унылым облачным небом; наконец путники выходят на слякотную дорогу в навозных кучах.
Ребе негромко утешает. Конечно, Янкель в смятении, говорит он, это естественно. Этакий раскардаш души и тела. Ничего, пройдет. Скоро Янкель будет как новенький. Янкель сошел во исполнение важного долга.
Откуда сошел-то? Видимо, сверху. Но она понятия не имеет, о чем дед бормочет. И не понимает, с какой стати он говорит о ней «он» и какой еще Янкель, откуда взялось это тело и почему оно такое.
Она не знает, откуда пришла, и не может спросить; ничего не может, только подчиняться.
Дорога чуть поднимается в гору и приводит в долину. Там по берегам квелой реки раскинулся спящий город – черный занавес, вышитый огнями.
– Добро пожаловать в Прагу, – говорит ребе.
Первую ночь она стоймя проводит в конуре. Бессловесная, недвижимая, растерянная, уязвленная.
Когда сквозь щели в досках рассвет просовывает сырые пальцы, дверь распахивается. На пороге женщина. Чистое бледное лицо обрамлено платком, в ярко-зеленых глазах плещется удивление.
– Юдль, – выдыхает она.
– Иди сюда, – манит женщина. – Дай-ка посмотрю на тебя.
Она встает посреди двора, и женщина ее обходит, прищелкивая языком.
– Ну и рванье… Ох, Юдль. Это ж надо, а? О чем ты думал-то?.. Погоди, сейчас вернусь.
Она ждет. Выбора, похоже, нет.
Женщина выносит табурет и кусок бечевки, поддергивает юбки.
– Ну-ка, вытяни руку. Левую.
Она машинально подчиняется.
– Не так, вбок. Вот. Спасибо. Теперь другую…
Женщина бечевкой ее обмеряет, поправляя выбившиеся из-под платка темные волосы.
– Да уж, муженек с тобой не поскупился. Он, конечно, святой, но в облаках витает… Нет бы посоветоваться… Стой прямо. Однако ты меня шибко напугал. Наверное, в этом и смысл… Нет, вы гляньте, чего он налепил! У тебя ж ноги разные.
– Поди разберись, нарочно он так или в спешке… не знаю. Ну, ходить-то сможешь, я надеюсь.
– Да уж, подкинули мне работы. Надо ж тебя приодеть. Остальное пока терпит. И нечего тебе торчать в сарае, верно? Конечно, верно, чего тут думать- то. Кстати, меня зовут Перел. Стой здесь, ладно?
Текут часы, солнце уже высоко. Наконец Перел возвращается, через плечо ее переброшена накидка.
– Чего застыл-то? Я же не велела стоять столбом. Ну да ладно, давай-ка примерим.
Дерюжное одеяние торопливо сметано из разноцветных лоскутов.
– Не обижайся, что смогла на скорую руку. Поглядим, может, у Гершома разживемся славным шерстяным отрезом. Он мне всегда скидку делает. Подберем цвет. Что-нибудь темненькое, оно стройнит…
Слышен мужской голос:
– Перел!
– Я здесь.
Во дворе появляется ребе.
