– Капитан, а вас разве кто-то за руки держит? Вон колодезь, вот ведро, бери и мой.

Великодушный какой! Хрен с тобой, беру ведро, кидаю его в колодец и, скрипя цепью (да и сердцем), верчу барабан (или как эта фигня называется, ну, куда цепь наматывается), ставлю ведро на землю и, поливая сам себе, мою руки, лицо и даже чищу зубы, правда, зубным порошком, и даже не трофейным, а родным эсесесеровским, чуть ли не производства «Жиркость».

– Ну, товарищ Ильиных, слушаю вас. Вы что-то хотели сказать?

– Да, хочу немного поругать тебя, капитан. Сперва вопрос: когда я сплю?

– Не знаю, если честно, не видел.

– А когда спит товарищ Сталин?

– А вот этого я не знаю, не по чину, да не по рангу мне с Иосифом Виссарионовичем, я не однокашник, не коллега и потому что-то об этом сказать не могу.

– Спит он два-три часа в сутки, остальное время занят тем, что руководит страной.

– Так, если я верно понял, то я должен меньше спать?

– Конечно, командир должен быть отцом солдатам, в любое время бойцы или командиры могут прибежать за советом или решением, а тут ты дрыхнешь. Как минимум это некрасиво, как максимум снижает авторитет командира.

– Понял, осознал, исправлюсь.

– Оружие до окруженцев дошло, – бросает Никанорыч мне в спину хорошие новости. Неужели кто-то всю ночь не спал, чтобы дойти до Арсения и передать ему инфу?

И я позорно бежал (совесть). Кому как, но, на мой взгляд, Никанорыч реально прав – позор моим сединам, хотя откуда у меня седины. Да, неудобно, все работают, и не первый час, а я мало того, встал поздно, так еще и шатаюсь между ними, а должен был работать со всеми. Тогда я наказан, завтракать не буду, пойду вкалывать, как раз на берегу стрелковые секреты делают.

Закинув полотенце в ганомаг, пошел к берегу, вокруг полным ходом идут фортификационные работы.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – приветствует меня голый по пояс потный красноармеец со штыковой лопатой в руках.

– И вам не болеть, товарищ боец, ну-ка дайте мне лопату, передохните, а я за вас пока поработаю, и это приказ.

Парень на самом краю берега рыл стрелковую ячейку, он выскакивает из ямы и передает мне лопату.

– Это для пулемета? – спрашиваю я.

– Да, товарищ капитан, готовим пулеметное гнездо с сержантом Гнедичем, я второй номер пулеметного расчета.

– Понятно, а звать тебя как? – спрашиваю я, спрыгнув с лопатой в глубь ямы.

– Ивась Станюта.

И я включаю режим советского экскаватора, ну, который называется «бери больше – кидай дальше». А что тело попалось рабочее, да и в той жизни я не из белоручек был, так что дело-то привычное. Да и земля мягкая, как я уже где-то писал, земля тут намного мягче суглинков моей родины, копай – не хочу.

Когда я уже решил, что достаточно, пришел сержант (это и был Гнедич) и с ходу стал ругать Ивася, я как раз переводил дыхание.

– Слышь, могилевская сволочь (по ходу, Станюта из Могилева), ты почему тут прохлаждаешься? Может, война закончилась? Или немцы отступили по всем фронтам? Ща как блысну!

– Товарищ сержант, тут пришел товарищ капитан…

– И что, капитан тебя от работ освободил, что ли?

– Нет, он тут, в яме.

Вылазю из ямы, сержант в аффекте:

– Товарищ капитан…

– Слышь, сержант, успокойся и не ругай Ивася, это я попросил его дать мне на время лопату. Не только же красноармейцам да сержантам копать, командиры тоже должны, понятно?

– Понял, товарищ капитан.

– На, Станюта, лови свой ручной экскаватор, думаю, глубины достаточно.

– Да нет, товарищ капитан, нам надо как минимум еще полметра вырыть.

– Сержант, вы что, собираетесь отстреливаться только от самолетов? В кого и как можно будет стрелять из этой ямы?

– Нет, конечно, товарищ капитан, бойницу пробьем в берегу, то есть в этой стене, и спокойно будем расстреливать немцев сверху вниз, это такой ДОТ- небоскреб. Небоскребы – это такие многоэтажные дома в Северо-Американских Соединенных Штатах (а то я не знаю, что это такое). И вообще, вот схема пульгнезда, нарисованная самим лейтенантом Смирницким.

И сержант протягивает мне бумажку. Посмотрел на нее, а что, хорошая идея, да и маскировка отличная, в метре от берега (он выше противоположного)