Как заклинание, вспоминал он любимые строки Блока:
Он снова ощущал себя ребёнком, потрясённым многообразием и величием мира. Тысячи людей живут серой, безынтересной жизнью, не видя ничего, кроме малого клочка земли, не умея свободно и широко мыслить. Если бы они знали, сколько радости даёт познание мира, возможность мыслить и дарить свои открытия человечеству! Но ведь в твоих силах — показать людям пути к радости, раскрыть высокий подвиг мысли, соединённый с мужеством и волей.
Сознание, на время освобождённое от строгой требовательности науки с её необходимостью экспериментальных доказательств, дало волю воображению. Герои рассказов, задуманных во время первой болезни, обретали плоть. Ядром рассказов станет фантастическая идея — «пылинка на ноже карманном», которая преобразит обыденное, позволит заглянуть за грань возможного. Пусть вместо детективного сюжета в основу ляжет ход мысли учёного — люди должны понять, что наука даёт пищу не только уму, но и чувствам, и воображению. На грани логики и воображения рождается интуиция.
Обдуманные сюжеты обретали литературную плоть, но ещё более Ефремов желал написать выношенную монографию о тафономии.
Борясь с болезнью, он осознавал, что его ослабленный организм может не выдержать сильного напряжения. Итогом его размышлений стало глубокое понимание своей миссии, выраженное в письме А. А. Борисяку от 21 октября 1942 года:
«Я, имея незаконченной большую и важную работу, являясь единственным в составе Академии (и всего 2 в Союзе сейчас) специалистом по древнейшим тетраподам, получая от правительства броню и специальные указания на устройство быта учёных — должен серьёзно и продуктивно работать. Поскольку я нахожусь в системе Вашего Института, я… прошу обеспечить меня рабочим местом и условиями работы… Научная работа есть моя прямая и единственная обязанность в ПИН — только это меня теперь и интересует. Я не могу больше тратить силы (и без того сильно убывшие) на нецелесообразную и непонятную мне «организацию».[160]
Оставшийся в Алма- А те маленький коллектив прилагал дружные усилия к тому, чтобы обеспечить нормальные условия для работы и жизни. Удалось наладить вопрос с отоплением помещений, Елена Дометьевна сумела добыть керосин для ламп. Однако сосредоточиться на монографии у Ивана Антоновича не выходит: геологи, работающие в Казахстане, постоянно обращаются к палеонтологам для консультаций по стратиграфии, и Ефремов много времени тратит на изучение «стратиграфических посланий» и ответы на них.
Зимние ночи — холодные. Дров сотрудники ПИНа не получили, и по ночам Иван Антонович вынужден был тайком ходить на бульвар — рубить тополя. Наблюдая за бытом эвакуированных, он видел, что многим живётся гораздо хуже. Однако люди мужественно переносили невзгоды, всем сердцем принимая главный лозунг страны: «Всё для фронта, всё для победы!» Переживали за Сталинград — битва на Волге стала главным событием зимы 1942/43 года.
Зимой пиновцы, как никогда, чувствовали себя сплочёнными и дружными. Каждые две недели они проводили заседания научного кружка, который посещали и сотрудники других институтов. Например, 9 января 1943 года, в разгар Сталинградской битвы, Е. Д. Конжукова выступала с темой «Изменчивость тихоокеанских брахиопод».
Обыватели возмущались: дескать, люди кровь проливают, а они какими-то брахиоподами занимаются!
Ефремов ответил на эти возражения в рассказе «Обсерватория Нур-и-Дешт». В нём фронтовик, направленный после ранения в санаторий, решает вместо отдыха ехать на раскопки древней обсерватории. С сотрудницей экспедиции Таней у него происходит такой диалог:
«— Вам не кажется смешным после фронта, после этого, — она легонько притронулась к моей руке, висевшей на перевязи, — что люди занимаются сейчас такими делами? — Она смущённо взглянула на меня.
— Нет, Таня, — возразил я. — Я бывший геолог и верю в высокое значение науки. А ещё: значит, мы с товарищами хорошо защищаем нашу страну,
