в смысле осуществления переезда при очень тяжёлом материальном положении сотрудников… Надеемся, что всё изложенное достаточно ясно обрисовывает Вам, глубокоуважаемый Алексей Алексеевич, положение, в которое попала так называемая «Алма-атинская группа» Ваших сотрудников. Из этого положения могут быть только два выхода — или принять самые героические меры к деловому обеспечению переезда всего ПИНа теперь же, или же разделить переезд на две части — оставив вторую часть с полным объёмом научных материалов, инструментов здесь при серьёзном обеспечении условий работы и быта до момента полной подготовленности Фрунзе и во всяком случае до весны».[157]
Подписи поставили И. А. Ефремов, Е. Д. Конжукова, Д. В. Обручев, Б. Б. Родендорф, H. Н. Костецкая, М. Ф. Лукьянова, Е. А. Иванова, Е. И. Беляева, О. М. Мартынова, Я. М. Эглон.
А. А. Борисяк принял решение оставить «вторую очередь» до весны.
Большинство сотрудников «второй очереди» входили в отдел низших позвоночных, которым руководил Ефремов. Из Алма- А ты Ефремов часто пишет руководителю института, надеясь на понимание и поддержку.
19 сентября, вместе с «письмом десяти», он отправляет ещё одно письмо:
«Я в большом затруднении по поводу организации научной работы отдела в связи с этаким переездом во Фрунзе… Моя работа по большой монографии такова, что я должен иметь при себе в момент описания большой материал… Оставить здесь нужные мне 28 ящиков плюс книги плюс рукописи я не рискую, за отсутствием помещения для работы, которого теперь ни в коем случае не будет (только место — вернее, толкучка, одна для всех на 241 квартале, дом 12, поскольку от Тищенко придётся выселиться за неокончание ремонта, а ничего другого нет), и не только для работы, но и для самого примитивного хранения…
Как видите, в смысле организации серьёзной работы, я стою теперь перед очень большими затруднениями. Между тем, я считал и считаю, что в оставшиеся месяцы 42 года нужно сделать как можно больше — как и из-за общей обстановки, так и из-за постоянной опасности моей мобилизации… Работать я могу много и давать много тематики для других, но к сожалению — только в сносных условиях (под которыми я подразумеваю отсутствие тесноты и толчеи). Без этих условий мне лучше за работу не браться — будет только провождение времени и неврастения.
Изложенное объясняет, почему в предыдущих письмах я предлагал Вам организовать мой отдел, хотя бы в весьма удалённом от Фрунзе месте, лишь бы иметь достаточное помещение и не бегать километрами в столовую и другие подобные учреждения, теряя целые рабочие дни».[158]
Через три дня, 22 сентября, Иван Антонович, испытывая всё большее напряжение, пишет: «Моё единственное желание — это работать как можно скорее и как можно больше — очень много важного и интересного накопилось за годы работы в ПИН. Однако я не могу работать в кабацких условиях — это мой дефект, я знаю, но ничего не могу поделать. В плохих условиях я не наработаю на медный грош и меня надо либо гнать, либо давать хорошие условия — может быть лучше, чем другим. Тогда коэффициент полезного действия моей мозговой машины будет высок. Иначе ничего не выйдет и лучше уже и не стараться…
Здесь сейчас особые условия — никакой помощи не достать абсолютно, всякая прописка прекращена, частная площадь нещадно изымается. Таким образом, нет никакой возможности организовать здесь что-нибудь после того, как дом Тищенко от нас ушёл, ни о каких достройках не может быть и речи…»
В начале октября Ефремов вновь отправился во Фрунзе — на сей раз на платформе, в качестве сопровождающего имущество ПИНа. Ночью в холодном чистом воздухе над степью ярко горели звёзды, искрящаяся пыль Млечного Пути опоясывала небосвод. Чеканным серебром светилась луна, похожая на ломоть вытянутой чарджуйской дыни.
Иван Антонович, специалист по ископаемым существам, миллионы лет пролежавшим в недрах Земли, всматривался в небо:
«Вон там, низко над горизонтом, светит красный Антарес, а правее едва обозначается тусклый Стрелец. Там лежит центр чудовищного звёздного колеса галактики — центральное «солнце» нашей Вселенной. Мы никогда не увидим его — гигантская завеса звёздного вещества скрывает ось галактики. В этих бесчисленных мирах, наверное, тоже существует жизнь, чужая, многообразная. И там обитают подобные нам существа, владеющие могуществом мысли, там, в недоступной дали… И я здесь, ничего не подозревая, смотрю на эти миры, тоскуя, взволнованный смутным предчувствием грядущей великой судьбы человеческого рода. Великой, да, когда удастся справиться с тёмными звериными силами, ещё властвующими на земле, тупо, по-скотски разрушающими, уничтожающими драгоценные завоевания человеческой мысли и мечты».[159]
В середине октября вагоны с ящиками прибыли во Фрунзе, но больше месяца они пролежали на платформе — не было транспорта, чтобы перевезти их на склад.
Вернувшись из поездки, Ефремов свалился с приступом лихорадки, которая так безжалостно скрутила его весной.
