Портнягин отвечал Ефремову: «Размышлял над Вашим предложением по поводу «Т. Д.». Пришли мысли, что писать нужно нечто сжатое, краткое, необычайно продуманное, — суть только, но форма изложения должна быть чёткой, современной по языку, понятной людям эпохи конца Кали-Юги. Это должны быть Упанишады, в первую очередь рассчитанные на тех, кто соприкоснулся в любой форме с Учением, без малейшего искажения смысла Его. Задание Вы дали очень интересное, а главное — очень нужное, ибо сам текст «Т. Д.» доступен не всем, а по объёму мало приемлем современным вечно спешащим людям».[294]
Полученные от Георгия Константиновича стопки машинописи Ефремов отдавал машинисткам — размножить тексты для друзей: пусть читают! Когда Георгий Константинович не мог переслать работы по почте, роль курьера выполнял его старший сын Лев.
По делам, связанным с выставками и изданиями книг о Рерихе, приезжал в Москву Беликов. Он заходил в гости к Ефремову. Беседовали подолгу. Приезжал из Кузнецка и Портнягин, которому тоже довелось лично познакомиться с Беликовым и побывать у него в Эстонии.
Ефремов подарил Портнягину седьмой том Махабхараты, и благодаря этому Портнягин завязал переписку с Борисом Леонидовичем Смирновым, переводчиком великого индийского эпоса, знаменитым врачом и санскритологом. После его смерти продолжал переписываться с его женой, Людмилой Эрастовной.
В феврале 1972 года Ефремов получил от Беликова заказной пакет с открытками и репродукциями картин Рериха. Беликов ошибся конвертами: посылка предназначалось Владимиру Васильевичу Соколовскому, инженеру в отставке, который по собственной инициативе составил список всех художественных работ Рериха. Репродукции Беликов получал из музея Николая Рериха в Нью-Йорке, от Зинаиды Григорьевны Фосдик, ближайшей ученицы Рерихов.
Ефремов отправил пакет по назначению, однако попросил Беликова сообщить, откуда он добывает такие прекрасные репродукции. Более других ему понравилась картина «Капли жизни»: над голубыми хребтами горной страны, слева, на сером скалистом уступе, сидит, склонив голову, юноша в жёлтом одеянии. За его спиной со скалы тонкой струйкой стекают капли, падают в глиняный кувшин. Иван Антонович каждый подаренный ему судьбой день ощущал как светящуюся каплю жизни. Он знал, что ему осталось немного, и с грустью писал об этом Портнягину.
Вскоре он получил в подарок от Павла Фёдоровича именно эту репродукцию — вместе с адресом нью-йоркского музея. Среди «штрафных» фотографий, присланных Беликовым, была картина «Святой Сергий». Иван Антонович и Таисия Иосифовна с особой любовью и почитанием относились к этому святому, которого они в некотором роде могли считать своим соседом: любимое Абрамцево, где писалось «Лезвие бритвы», стоит между Радонежем и Троице-Сергиевой лаврой.
Сергий был не просто одним из святых, коих немало. В своём монастыре он впервые на Руси ввёл «общежительный» устав, по которому всё имущество в монастыре становилось общим и каждый монах должен был трудиться. Введённая Сергием дисциплина требовала от учеников постоянной бдительности над мыслями, словами и поступками, создавала из обители воспитательную школу, в которой росли мужественные, бесстрашные люди. Они готовы были отказаться от всего личного и работать на общее благо. Величайший смысл жизни Сергия Радонежского в том, что он создал новый тип личности, укоренившийся в народном сознании как идеал человека. Его подвижническая жизнь осветила русскую историю на много столетий вперёд.
Ефремов без промедления написал Фосдик и получил от неё доброе письмо с предложением обмена: он посылает в Нью-Йорк свои книги в обмен на репродукции Рериха. Иван Антонович тут же откликнулся и послал в Нью-Йорк внушительную посылку, ответ не замедлил прийти. (После смерти Ефремова Таисия Иосифовна послала Зинаиде Григорьевне только что вышедший роман «Тайс Афинская» и получила от неё благодарственное письмо.)
Портнягин называл Ефремова «авакарой», что в буддизме означало «духовный подвижник». Елена Ивановна Рерих писала: «Вы знаете, и вы понимаете высокое понятие «аватара», но чтоб достичь его, нужно стать авакара — огненно устремлённым».[295]
Таисия Иосифовна рассказывала, как Гаральд Феликсович Лукин,[296] будучи у них в гостях, опустился перед ней на колени с восклицанием:
— Берегите его!
Лицо его было светло, вся же сцена выглядела немного комично: Гаральд Феликсович был под стать самому Ефремову, и когда этот могучий крупный мужчина опустился на колени, он стал практически одного с Таисией Иосифовной роста.
В переписке с Портнягиным Иван Антонович высказывался предельно откровенно. Например:
«Я совершенно согласен с Вами, что идеи йогизма скоро будут «неудержимым потоком», но поток будет, закономерно, мутным, как острая реакция на плоскостнейший утробный материализм, культивирующийся уже немало лет на святой Руси. <…>
Мне думается, что сопротивление будет жесточайшее, хотя бы на примере Лысенко — его надо судить как государственного преступника, а вчера перед Академией Наук в числе виднейших деятелей вывесили его огромнейший портрет! Тёмные силы сильны, а потому — будьте осторожны!»[297]
«Материальность мысли — это вы совершенно правы, но метафизическое отношение к ней наших учёных и философов — вот главная беда. Именно по этой причине они не могут объяснить даже себе самим ясновидение, телепатию и телекинез, именно потому так трудна очистка ноосферы. А если бы они
