Ефремов постоянно размышляет над спецификой деятельности геолога и палеонтолога в поле, отмечая, как лучше организовать работу в сложных, порой непредсказуемо меняющихся условиях. Он делает заметки и выводы, имея в виду не столько даже себя, сколько тех учёных, которые пойдут следом за ним: оптимальные решения часто рождаются из тяжёлых ошибок, и задача учёного — не повторить ошибок предшественника, взяв на вооружение из его опыта работы всё лучшее. Помня об этом, автор подробно описывает, как проходят по пустыне автомобильные дороги-накаты, как лучше обустроить лагерь в условиях Гоби, как составить план неразработанного местонахождения и сохранить его для будущих исследователей. «Научные ценности» — это выражение часто встречается в тексте и говорит о постоянной устремлённости мысли.
Читателя, для которого интересны проявления человеческого характера, сразу привлекут живые зарисовки быта экспедиции, включающие яркие характеристики людей, часто похожие на анекдоты, например, сцена с «поцелуем грифа», нашествие ежей или шипение Данзана, изображающего дождь в Гоби. Эти сценки сопровождаются мягким, добрым юмором: в необычных ситуациях, возникающих в пути, ярко проявляются характеры участников. Ефремов описывает их без разъедающей иронии, принимая людей как они есть, но давая им доброжелательную, ясную и трезвую оценку.
Смех словно оттеняет неприятные эпизоды, связанные с проявлением негативных черт человеческого характера, помогая принять жизнь в диалектическом сочетании трагического и комического.
В «Костях дракона» есть такой эпизод. Две машины в начале ноября возвращались в Улан-Батор. Головная, где ехал Ефремов, вынуждена остановиться в ожидании отставшей — «Смерча». «Смерч» не догоняет, и приходится повернуть назад, чтобы выяснить, в чём дело. Оказывается, машина проехала всего 40 километров и встала с замкнутым накоротко аккумулятором и сгоревшим прерывателем. Вся экспедиция расплачивалась за небрежность водителя в уходе за своей машиной. В голой степи, без топлива для костра, при секущем ледяном ветре рабочие несколько часов пытались завести машину. «Жестокий мороз совершенно скрючил тех, кому пришлось быть только зрителями наших усилий». В этом эпизоде — единственном во всей книге — Ефремов пишет о своих эмоциях: он находился «в состоянии тихого бешенства».
Когда поставили палатку, развели в ней костёр из разбитых ящиков и напились чаю, Иван Антонович «немного отошёл» и принялся рассказывать, как нанимали повара в Алтан-Булаке. Комичный эпизод развеселил всех, дал пищу для фантазии: «Кругом меня были молодые смеющиеся лица. Быстрая «отходчивость» от невзгод — чудесное свойство молодёжи и составляет, пожалуй, самую приятную сторону работы с молодыми сотрудниками». Но сам Ефремов как начальник экспедиции, человек, отвечавший в случившейся ситуации не столько за своевременную доставку научных ценностей, но главным образом за жизнь и здоровье людей, не мог быть легко отходчивым: он принимал в своё сердце груз чужой небрежности, обернувшейся напрасным пробегом машин, потраченным днём и холодной ночёвкой, и делал выводы.
Значительная доля энергии требовалась на то, чтобы организовать именно научную работу. Исследователи, составлявшие коллектив экспедиции, были подлинными учёными-энтузиастами, но они обладали различными недостатками, дорого обходящимися Ефремову.
Во время промежуточного этапа экспедиции 1948 года основная часть отряда с богатой добычей возвращалась в Улан-Батор, но двое учёных, Эглон и Рождественский, оставались на месте раскопок: «Мы никак не хотели мириться с мыслью, что найденные и лежащие тут же на поверхности научные ценности могут остаться невзятыми». Участники экспедиции предполагали, что увидятся не скоро, но ошиблись: «Оба спорщика быстро пришли к согласию в отношении прекращения раскопок и явились в Улан-Батор буквально на следующий день. За это отсутствие исследовательской терпеливости и стремление носиться с места на место в надежде на крупную удачу мне не раз приходилось упрекать Рождественского, в остальном крайне упрямого и настойчивого, со вкусом настоящего учёного. Рождественский оказался дальновидным, хорошим организатором и сделался впоследствии заместителем начальника экспедиции».
В другой раз проводилось исследование «Красной гряды»: «Орлов направился с Эглоном, чтобы проверить место находки и определить возможность раскопок. Исследователи вернулись через день с заключением о нецелесообразности раскопок или задержки для дальнейших поисков. Я послушался их, не поехал на место сам, и это было моей ошибкой. На следующий, 1949 год мы провели исследование «Красной гряды», в результате чего были открыты интереснейшие, совершенно новые для Азии древнейшие млекопитающие, выкопаны целые черепа, части скелетов и, кроме того, неизвестные ранее черепахи и рыбы».
В горьких словах «это было моей ошибкой» мы слышим глубокое понимание человеческого несовершенства и ощущение — нет, не собственной непогрешимости, но собственной ответственности за успешность и подлинную научность экспедиции. Добросовестность учёного для Ефремова немыслима без человеческой порядочности и обстоятельности, которая может показаться дотошностью и даже занудством, но на деле является необходимым атрибутом научного поиска. Отсутствие такой дотошности, «полёт научной мысли» без детального фактического обеспечения приводят к падению и даже к потере уже достигнутого. Такое происшествие случилось в экспедиции в 1948 году:
«В задачу отряда входило капитальное обследование Улан-Ош, открытого Орловым, Громовым и Эглоном в 1946 году. К сожалению, проводника, водившего их, не было в аймаке. Приходилось положиться только на записи и рассказы самих открывателей. Можете представить мой ужас, когда оказалось, что никаких записей путешественники в своё время не сделали, не потрудившись даже записать расстояние по спидометру машин. Не лучше обстояло дело и с рассказами о пути по памяти: ничего внятного «открыватели» так и не сказали. Очевидно, всецело положившись на проводника, они продремали в машине до самого места. Разыскать это отсутствовавшее на картах урочище нам не удалось».
Неослабевающее внимание на протяжении долгих экспедиционных месяцев, ощущение деятельной ответственности за работу всех членов отряда
