В Москву Иван Антонович возвращался в тревожном напряжении всех психических сил.

Хорошо возвращаться в свою страну, когда знаешь, что тебя встретят радостно и дружески. Когда понимаешь, в какой обстановке ты окажешься.

Иван Антонович возвращался не в полную, но — в неизвестность. Нет, институт пока оставался на месте, музей с отремонтированной крышей тоже никуда не делся из Нескучного сада. Но вот что стало с людьми?

Орлов уже после возвращения из Монголии скупо писал Ефремову: «Много хлопот с перестройкой плана работы института и вообще всяких хлопот в связи с решениями Президиума о перестройке работы Биоотделения».[192]

Чем была вызвана эта перестройка, Иван Антонович знал из газет. В августе прошла спешно организованная сессия ВАСХНИЛ — Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина. Инициировал внеочередную сессию её президент Трофим Денисович Лысенко. Его доклад «О положении в сельскохозяйственной науке» вызвал возмущение учёных, но Сталин поддержал Лысенко. Генетики — последователи Николая Ивановича Вавилова — были переведены в разряд «вредителей». Раздавались призывы изгнать из науки всех представителей лженауки — генетики. Под косу попадали все несогласные с «народным академиком».

После сессии ВАСХНИЛ последовало расширенное заседание президиума Академии наук, где обсуждалась работа биоотделения. Неожиданные изменения должны были коснуться и ПИНа. Президиум постановил: институтам ОБН пересмотреть направления научно-исследовательской работы, исключить из планов все «антинаучные» темы. Многие лаборатории и даже целые институты закрывались, сотрудники попадали под репрессии или просто оставались без работы.

Ефремов представлял, что должны переживать работники ПИНа. Орлов не мог написать коллеге деталей: в письме обо всём не напишешь. Вернее, не обо всём напишешь…

«Экспедиция моя возвратилась с победой, — писал он в ноябре Быстрову, — более 50 тонн первоклассных находок уже лежат в институте и на складе, но должен признаться, у меня нет совсем настроения победителя. Более того, нахожусь в какой-то глубокой печали, жаль как-то всех моих друзей, и нет энергии на развязывание завязавшихся за время моего отсутствия узелков…

Тому причиной, я думаю, обычная встреча с цивилизацией и со всеми её оборотными сторонами после великого простора и покоя безлюдных пустынь, после долгой борьбы с природой, с ясными целями и очень определёнными задачами… Кроме того, пожалуй, усталость и некоторое разочарование в дальнейшем научном пути, неизбежное после того, как посмотрел своими глазами реальную обстановку».[193]

В «Дороге ветров» он рисует картину эволюции жизни на Земле и, имея в виду опыты Лысенко, пишет: «Убогими и наивными кажутся перед этой величественной картиной религиозные легенды о мгновенном сотворении человека и животных. Однако не менее наивны и предположения современных «учёных»-метафизиков о быстром, внезапном появлении разных видов, возникающих по мановению ока из совершенно других организмов».

Ивана Антоновича продолжают тревожить боли в сердце и невралгия правой руки. Пока он был в Монголии, умерла Варвара Александровна, его мать. Уход родного человека заставлял думать о том, насколько краток срок, отпущенный людям на Земле.

Он занимается отчётами, пишет научные статьи, разбирает материалы — и практически сразу начинает подготовку к новой экспедиции. Решение о ней затягивается, но Ефремову не к кому обратиться за поддержкой: в президиуме Академии наук всё новые лица, им неизвестна предыстория вопроса, практических шансов на поддержку нет. К тому же вышло распоряжение Совмина о запрещении увеличения научных штатов в 1949 году, значит, новых сотрудников в экспедицию пригласить не получится.

1 декабря 1948 года Президиум АН СССР заслушал вопрос о научной деятельности, состоянии и подготовке кадров ПИНа. В постановлении отмечался основной недостаток его деятельности — низкий уровень теоретических работ, связанный с терпимостью по отношению к теоретическим разработкам западных палеонтологов, и отсутствие борьбы за развитие советского дарвинизма. (Реплика насчёт западных палеонтологов напрямую относилась к Ефремову, который ещё с довоенных времён вёл переписку с зарубежными учёными.) Пересмотреть теоретическую направленность работ и годовые планы! Перекроить распределение сотрудников между отделами и лабораториями!

31 марта 1949 года был арестован А. Г. Вологдин, недолгое время бывший директором ПИНа, а потом заведовавший лабораторией древних организмов. Даже звание члена-корреспондента Академии наук не спасло. Осуждён на 25 лет лагерей, отправлен на Колыму.

Положение дел в институте при проверках, подкручивании гаек и выискивании антинаучных тем было таково, что Иван Антонович не знал, каким он застанет ПИН по возвращении из новой экспедиции. Да, ощущение полной неустойчивости не способствует целеустремлённости в полевой работе. Только долг перед наукой — тот самый долг — заставлял его во многом автоматически вести уже отлаженный механизм подготовки к экспедиции.

Его не утешало даже то, что вот-вот должна была выйти из типографии долгожданная «Тафономия»: слишком неприятными были воспоминания о волоките с редактурой, слишком затянутым оказался процесс издания.

Мысли возвращались к дому. С наступлением лета Елена Дометьевна, взяв с собой Аллана и несколько сотрудников ПИНа, должна была отправиться в экспедицию по местам, где Иван Антонович путешествовал 22 года назад. Кажется, не два десятилетия, а два столетия миновало с тех пор! Шарженьга, Анданга, Ветлуга. Деревни Вахнево, Зубовское, Большая Слудка — знакомые местонахождения. Иван Антонович подробно описал жене, как найти