— Артур, это неважно. Мир меняется не только от громких дел и великих свершений.

— Это так. Разве ты сама не меняла… не спасала его? Ведь ты единственная, кто среди всего этого безумия работал и…

— Да ну, — вздохнула Кимова, — я тоже всё делала как попало. От меня не было никакой реальной пользы…

— Если бы так говорили про тебя другие — это было бы и вправду нехорошо. Но те, кто говорят так сами про себя, называются праведниками.

— Эх, Артур… — Кира посмотрела на него смеющимися глазами.

И вдруг Кира, хотя и не мог их сейчас никто увидеть, густо и жарко покраснела; ибо Саламатин преклонил пред ней колена и вложил свои ладони в её руки.

Итак, через двенадцать дней после первого заседания суда пришла пора и второму. Вновь все собрались в назначенное время в зале; вновь на судейское место поднялся седой старик О`Доэрти.

А на улицу перед зданием снова явились демонстранты. Мудрому совету участкового они решили последовать и теперь стояли на значительном расстоянии друг от друга и ничего не кричали.

Аполлон раздобыл для такого случая маску Гая Фокса; Фортуна счёл достаточной маску Деда Мороза. Георгий, он же Владлен Первомаевич, снова приволок плакат насчёт национальной идеи; Ася тоже заготовила плакатик: «Слава — Точиле! Свобода — информации!»; Монета продавала прохожим пирожки, что, по её мнению, тоже было формой гражданского протеста.

Полиция присутствовала; однако, во–первых, придраться было не к чему, а во–вторых она не особо и стремилась придираться, поскольку план по задержаниям на эту неделю был уже выполнен; а потому пикетирование проходило чинно и спокойно.

Нельзя сказать того же о заседании суда. Накал страстей чувствовался с самого начала, а через какое–то время кипевшие доселе под спудом эмоции выплеснулись наружу.

— Прежде всего мне хотелось бы попросить господина ответчика объяснить, какое отношение имеют к делу его личные соображения, а господина Кипарисова перестать уже болтать с господином Могильцовым и ответить на… — едва не кричал адвокат Маламедов.

— Прежде всего, — стукнул кулаком адвокат Казакевич, — мне хотелось бы попросить госпожу Кимову вытащить из ушей наушники, а господина Маламедова замолчать и…

— Тишина! — рявкнул, пробудившись от дрёмы, О`Доэрти, — не забывайте об уважении к суду! Высказывайтесь по порядку. Маламедов…

— Так вот, я хочу задать лишь один вопрос обвинению…

— Один? — судья грозно посмотрел на адвоката; тот съёжился.

— Двадцать четыре…

— Спасибо, не надо. Позвольте лучше уж мне самому.

— Хорошо, ваша честь, — Маламедов сел на место.

— Ну, вот так–то оно будет лучше, — Альберт Карлович повернулся к представителям защиты и сказал: — так, по существу. Факт размещения книги на этом… трекере–крекере признаёте?

— Признаём, но…

— Нарушение договора было?

Что поделать — пришлось согласиться и с этим, и тогда судья, довольно потерев руки, объявил, что ему нужно подумать.

Думал он с полчаса; закончив, ударил молотком, призвав ко вниманию совсем уже было расслабившихся заседателей, и заговорил.

…Долго на холоде не простоишь, даже когда борешься за справедливость; а потому демонстранты один за другим, оставив плакаты у стен судилища, укрылись в столовой напротив.

Здесь им уже не было нужды притворяться, будто они друг друга в глаза не видели; так что все собрались за одним столом, и Аполлон достал ноутбук.

— Будем следить за ходом заседания через интернет, — объявил он, — тут трансляция идёт.

Друзья уставились на экран; запись была не слишком качественной, но глухой, мягкий голос О`Доэрти слышался хорошо.

— Решением Останкинского районного суда Юрий Петрович Точило, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, признаётся виновным в нарушении авторского договора, заключённого с издательством «Фороракос»…

Десять глаз впились в окно видеозаписи.

— …И приговаривается к возмещению убытков в размере, установленном обвинением. Следствие по делу о пропаганде вражды по национальному