– Конечно, – посмотрел на меня Рили.

– Пообщайтесь минуту, – сказал Михей и скрылся в палатке. Я чуть не выкатила глаза. Как любезно с его стороны – разрешить.

Я повернулась к Рили. Он почти улыбался, но глаза смотрели серьезно.

– Рад, что ты здесь, – тихо сказал он.

Я успела усомниться, рада ли этому сама, и только смотрела на него.

– Ты хорошо проявила себя на охоте, – продолжил он, положа руку мне на плечо и буравя меня взглядом. – Очень хладнокровно и рассудительно.

«Когда не знаешь, что делать, – помалкивай, – вспомнились мне слова Рили, прозвучавшие в первую неделю подготовки. – Хладнокровие и рассудительность спасут тебе жизнь. Паника – убьет».

Я кивнула, ощутив укол гордости. Такое я чувствовала всегда, когда он меня хвалил.

Он сделал шаг назад, серьезный взгляд смягчился.

– И мне теперь ясно, как умыкнуть тебя у КРВЧ. Кто мог подумать, что ты такая размазня?

Я закатила глаза, и он со смехом зашагал прочь. А я, сделав глубокий вдох, повернулась к палатке, нацепила бесстрастную мину и переступила порог.

Кроме Михея, внутри никого не было; все стены закрывали полки с оружием. Он сидел за длинным столом в центре, я опустилась в кресло напротив. Атмосфера была наэлектризована, и я испытала внезапное желание взяться за пистолет. Отогнав эту мысль, я неловко закашлялась.

Михей сложил на столе руки:

– Ты расстроена.

– Скажем так: озадачена, – прищурилась я.

Уголок его рта чуть дрогнул.

– Ладно, пусть будет «озадачена».

– Ты убил безоружных людей. – Я тщательно подбирала слова, не забывая об оружии, которым была набита палатка. Вдобавок Михея наверняка поддержит больше сотни рибутов.

– Да.

– И ты… – Я поерзала в кресле. – Тебя совесть не мучит?

Михей пожал плечами и вдруг показался моложе: ближе к двадцати, чем к тридцати. Он отпустил вожжи, не опасаясь меня.

– Не знаю. Поначалу – бывало. Но ты же сама понимаешь. – Он встретился со мной взглядом. – Через какое-то время совесть умолкает.

– Да, – мягко согласилась я. Чувство вины действительно исчезало. Каллум показал мне это лучше, чем кто бы то ни было. – А желание отомстить? Оно не прошло?

– Нет. – Он подался вперед, уперев ладони в деревянную столешницу. – Мне было всего семь, когда я умер. Пять лет в изоляторе, потом еще два года в особой группе подопытных. С самого начала они кололи нам свою отраву и подвергали диким экспериментам. Сама ведь знаешь.

– Нет, не знаю, – покачала я головой.

– Они разрабатывали какую-то дрянь, чтобы ослабить нас, свести с ума и все такое прочее. Половина детей даже недотянула до полноценного филиала. Это было хуже крупномасштабных опытов, которыми они заняты сейчас.

– Моя подруга погибла из-за таких опытов, – тихо сказала я.

Его лицо смягчилось.

– От последнего, когда снижается интеллект? Чтобы сделать нас более покладистыми?

– Да. Они и Каллума чуть не убили.

– И тебе все-таки не хочется отомстить?

Я помедлила, искренне обдумывая ответ.

– Может быть, и хочется.

– Я всегда мечтал поквитаться. Я ежедневно пялился на Сюзанну и представлял, как убью ее, в мельчайших подробностях.

– Сюзанну Палм? Президента КРВЧ?

– Ну. Мы провели вместе много времени.

– Да неужели? – удивилась я, так как за пять лет в Розе видела президента корпорации всего несколько раз. Я знала, что ей известно обо всех операциях КРВЧ, но никогда не понимала, чем именно она занимается.

– Большинство важных экспериментов она проводит лично. Она из тех, кто не делится властью. – Михей с серьезным лицом подался ближе ко мне. – Рен, ты даже не представляешь, над чем они работали. А я уже давно не в курсе. Теперь они, должно быть, далеко продвинулись с этими препаратами. А то и получили то, что хотели.