Потому что с каждым днем я все больше осознавала, что дело вовсе не в лекарствах, а в моей собственной голове. Я — сумасшедшая.

Маме в первый раз за неделю удалось вытащить меня из дома. Да и то после долгих уговоров и потому, что я усовестилась, видя, как она расстраивается. Не буду смотреть по сторонам, вот и все!

Я решительно отвергла массу теплых вещей, притащенных заботливой родительницей, — дай ей волю, выбреду в «бабье лето», пошатываясь под тяжестью шубы, валенок и в меховой шапке с веревочками под подбородком. Оставила лишь шарф, намотанный поверх пальто. Джинсы на мне болтались. Вот как это возможно — тело одрябло и одновременно схуднуло? Причем традиционно не в тех местах, в каких надо бы. Прекратятся постоянные головокружения, надо будет как-то восстанавливаться… А то потом разнесет. Так же традиционно.

Третьей с нами в лифт вошла соседка баба Ира. Я кивнула ей, пробормотав неслышно «здравствуйте». Отвернулась к ободранному зеркалу, готовясь к тому, что неутомимая и неукротимая бабка прилипнет к нам с вопросами и комментариями, как банный лист, фиг отвяжешься! Вот это мы с мамой встряли, вся прогулка насмарку!

Но насколько именно встряли, я поняла, только когда увидела, что соседка в зеркале не отражается. Удивленно обернулась: да вот же она! Стоит, поджав губы, смотрит на двери лифта, как всегда готовая обличать, уличать и критиковать, пусть даже этот неодушевленный предмет…

Пригляделась внимательней — и похолодела. Баба Ира была белой. Не седой, не бледной, а именно белой. Как Странные люди, которых я видела в больнице и на городских улицах.

— Мам… — еле выдавила я, не сводя глаз с молчащей соседки.

— Что, доча, голова кружится? — всполошилась та. — Ты такая бледная!

— А бабушка Ира… она… что?

— Баба Ира? А… умерла она еще в начале лета. Инфаркт. Все забываю тебе сказать. Что, Таня приходила?

— Ну… — Я отвернулась, чтобы не видеть отрешенного лица соседки. Еще и глаза бы для верности закрыла, если б не опасалась, что мама испугается. То есть баба Ира умерла, но я ее вижу. Вижу, как тех, это значит… Значит, я вижу умерших?! Привидения? И те Странные в больнице тоже души умерших? У меня в мозгах что-то перемкнуло при травме — и я теперь вижу потусторонний мир?

Бабушка вышла на первом этаже, не дожидаясь, пока раздвинутся двери лифта. Я провожала взглядом ее сгорбленную спину. Нисколько не удивлюсь, если скоро увижу бабу Иру на скамейке в компании еще здравствующих старушек-подружек, активно обличающей молодежь, правительство и мировое устройство вообще.

— Идем? — нервно спросила мама, потянув меня к выходу.

Занятая вертящимися в голове мыслями, я брела с ней под ручку, уставившись в землю.

— Выпрямись! — потребовала мама. — Что ты сгорбилась, как старуха?

Прямо как в детстве, хорошо еще, по спине не хлопнула! Асфальт под ногами сменился листьями разной степени свежести, цветов и форм. Я подняла голову и обнаружила, что мы дошли до сквера. Солнце играло с листвой в пятнашки. Сидеть дома в такую погоду и впрямь настоящая дурь и преступление! Надо, наоборот, гулять как можно больше, заряжаться светом, цветом, теплом, чтобы хватило на все серьге, унылые, дождливые дни осени и холодные, темные — зимы. Я боязливо осмотрелась, но в окрестностях не наблюдалось ни одного Странного. Вообще никого не было. Только в конце аллеи, привалившись к машине, стоял парень. Скрестив руки на груди, он задрал голову, подставляя лицо солнцу. Я подозрительно пригляделась: нет, не бесцветный, вполне себе настоящий, цветной. Темноволосый, довольно смуглый, в черном коротком пальто и синих джинсах на скрещенных длинных ногах. Когда он изменил позу, под его туфлями зашуршали листья. Настоящий… Странные при мне еще никаких звуков не издавали.

Мама сидела рядом на скамье, ведя одностороннюю беседу: рассказывала о своих бесчисленных знакомых, об их детях и внуках, сама себе задавала вопросы, сама на них отвечала. Все как всегда. Родительница любит поболтать, а вот дочка пошла не в нее… Может, потому и не в нее. Два таких радио, вещающих на разных каналах, — одно на «Радио России», а другое на FM-волне, — для одной квартиры явный перебор. Иногда эта бесконечная болтовня раздражает, но сейчас я наслаждалась ею, как привычной с детства мелодией. Звуки дома…

— А! — сказала мама, встрепенувшись. — У нас же ни хлеба, ни молока нет!

— Пойдем в магазин? — спросила я. Уходить с золотой аллеи не хотелось — когда я еще потом осмелюсь выбраться?

— Чего тебе со мной мотыляться! Посиди здесь, свежим воздухом подыши, я быстренько, за полчасика обернусь. Никуда без меня не убегай!

— Ну ты и шутница, — пробормотала я, провожая взглядом шуструю невысокую фигуру — мой колобок на ножках! — Я же без тебя только ползаю…

После ее ухода чувство умиротворения и покоя начало постепенно исчезать. Да еще солнце скрылось в неведомо откуда подкравшемся плотном облаке; заметно похолодало.

Как ни гони прочь навязчивые мысли, они все равно слоняются неподалеку, готовясь напасть, едва зазеваешься. Принцип Скарлетт из «Унесенных ветром» «подумаю об этом завтра» со мной не срабатывает.

Итак, я не свихнулась, как считала раньше. Я просто начала видеть призраков, души умерших людей…