до двери подъезда, стучит, потому что не может дотянуться до домофона или замка… и ему никто не открывает. Спрашиваешь, почему я хотел покончить с собой? Из-за этого… и из-за собственной трусости.

— У-у-у, какое у тебя живое воображение! — Инга обошла его, повернула за напрягшиеся плечи. Заставила взглянуть на себя. — Джой, смотри! Я — не умерла. Это я! Живая! Между прочим, благодаря тебе я вышла из комы! Это ведь ты привел мою душу к моему телу, представляешь, какое совпадение? Благодаря тебе я встала на ноги и вообще здоровая как… как не знаю кто!

— Да, здоровая!

— Да-да. Ну вот, гляди, — она начала загибать пальцы: — Ты вернул мою душу, оплатил мое лечение и продолжаешь платить, что я, не знаю? Ты вытащил меня из хэллоуинской пирушки-заварушки…

Он аж передернулся:

— Не напоминай!

— Это ты не забывай! — неожиданно прикрикнула на него Инга. — Все закончилось хорошо, понял? Нечего теперь терзаться! Я сама тогда сглупила, я же только что рассказывала — встала столбом посреди дороги. Ну ладно, мы оба хороши! Но вот она я — все в порядке, понимаешь? Можешь потрогать!

Он невольно ухмыльнулся:

— Напрашиваешься?

— Да даже настаиваю! — Инга обняла его. Она как будто обволакивала его, и успокаивая, и будоража мягким женским теплом. Шепнула: — Только знаешь, Джойчик, у меня к тебе будет одна большая просьба. На будущее.

— Что?

— Не знакомься с девушками… таким травмоопасным способом.

Он проснулся среди ночи. Как будто кто-то толкнул его. Или позвал.

Инга сказала: совпадение.

Но разве это было совпадением?

Инга — тогда еще Инсон — сказала, дед постоянно приглядывает за своим потомком. И он был в курсе случившегося. Он и нашел заблудившийся дух девушки, взял под свою опеку, а когда настало время прислал с поручением к нему, к Джою. И он же велел отыскать некое семейное сокровище, для чего нужна лежащая в коме женщина. Чтобы наконец встретились душа и тело…

И чтобы встретились он и Инга.

…Семейная ценность, сказал старик.

Существовало ли вообще это сокровище? И если да, то что это?

Или кто?

Джой приподнялся на локте, разглядывая Ингу. Она спала спокойно, не вскрикивала, не хныкала и не металась. Наверное, ей уже никогда не привидится тот кошмар с налетающей на нее машиной.

И ему — тоже.

Инга спала крепко. Поэтому безо всякого стеснения за собственную сентиментальность он мог обнять ее и шепнуть ей на ухо:

— Ты — мое сокровище…

Весна.

Мы идем по Центральному парку, оглядываясь, щурясь на солнце и вдыхая аромат цветущей вишни. Джой говорит, в прошлую весну мы тоже гуляли вдвоем, правда, я еще не во плоти… Остается только верить, ведь о своем призрачном существовании я так ничего и не вспомнила.

Да и призраков больше не вижу.

Однажды я засекла Джоя, пристраивающего на краешек скамьи зажженную сигарету. Он смущенно повел плечами, пробормотал: «А вдруг?»

А вдруг, думаю и я.

Я все еще роняю алюминиевые банки на асфальт, за что периодически получаю втык от бдительных старушек: мол, молодежь совсем обленилась, даже мусор нормально донести не может! Я приношу журналы в заброшенную беседку, но куда они исчезают, не знаю. Подозреваю, утаскивает молодняк, вновь начавший в связи с весной там тусоваться.

Я иногда прислушиваюсь к далекому собачьему лаю, гадая, настоящая ли это собака, или до меня доносится голос нашего Потеряшки. Я представляю, как он идет рядом, и ладонь почти ощущает тыкающийся в нее мокрый нос с просьбой побегать или погладить.

Да и Джой временами становится отрешенным, словно вглядывается, вслушивается в то, чего не услышишь и не увидишь.

А вдруг они — странно такое говорить о призраках — выжили? Вдруг они все еще здесь, рядом с нами?