– У мужчин – пять-шесть, – надулся гордостью малолетка. – Охотники и лучшие воины имеют по десять. А то и больше… И называется такой круг помощников –
– Как интересно!.. И что, такие друзья приручаются на всю жизнь? До самой старости?
– К сожалению, нет! Некоторые птицы живут только несколько лет. Хотя есть и долгожители, порхающие чуть ли не два десятка лет. Многие – гибнут. Ведь хищников и опасностей в лесу хватает. Особенно по ночам птицы беззащитны, потому что не могут летать и почти ничего не видят. Вот и стараются жить рядом с человеком. Для них под крышами всегда делают гнёзда и домики.
Арис оглянулся по сторонам, замечая, что несколько птичек уже давно на него посматривают, прохаживаясь вокруг или восседая на ветках ближайшего к опушке дерева. И ткнул в направлении нескольких пальцем:
– А что, если и я их угощу?
Юный специалист по ловле улиток на такой вопрос чуть яблоком не подавился. Потому что его пробило на смех. И, только прокашлявшись, он пояснил:
– Нет, так просто у тебя это не получится. Не примут они угощения. Бывало, что все птички из нимба мужчины погибают, но новая появляется в друзьях лишь через неделю. Вторая – ещё через пару дней. Они очень долго присматриваются к человеку, проверяют его.
Чего-то такого следовало ожидать. Ведь малая беззащитная пичуга, становясь другом человека, тем самым вручает свою судьбу в его руки. А эти руки могут ведь и голову свернуть или хвост вырвать. Это были диковинные и пока ещё совершенно непонятные отношения, которые не укладывались в голове Черновой-Шенгаута. Тем не менее очень уж захотелось новичку и для себя заполучить постоянного летающего спутника. Вот он и остановился вовремя, держа в ладони остатки второго яблока и с сомнением посматривая по сторонам.
Гют желание помощника просёк сразу и великодушно разрешил:
– Ну, если тебе не жалко даанса (так он называл яблоко), то предложи в протянутой ладони. Только учитывай, что принятие угощения – это совсем ещё не дружба. Вот когда они тебя утром поднимают в месте твоего обитания или ночлега – вот это уже полноценные единицы твоего нимба. А у тебя ведь ещё даже своего угла нет.
Арис не стал напоминать опекуну, что у него, кроме пончо да галош, вообще ничего нет. А вот свою ручную птичку иметь всё равно хотелось. Надеяться только на лояльность разных вдовушек было бы слишком глупо и наивно.
Вот парень и поделил оставшийся огрызок на четыре кусочка, и протянул первый из них в правой руке. С минуту ничего не происходило, а потом на большой палец уселся птиц формой с натурального снегиря, но весом под килограмм и в высоту сантиметров двадцати. Грудь у него вместо красного оперения горела ярко-жёлтым цветом. А всё равно переводной словарь в дальнейшем классифицировал пернатого как «снегирь».
Сразу хватать угощение он не стал. Каждым глазом внимательно осмотрел человека, ущипнул клювом указательный палец и подождал, как мужчина на это среагирует. Только затем чинно ухватил клювом подношение и улетел в сплетение крон.
Тут же послышалось удивлённое хмыканье охотника на улиток:
– Ты смотри! Снегирь-то (конечно, он называл птицу другим, более сложным словом) позарился на яблочко. Обычно таких задавак чем получше привлечь нельзя…
Вторым подачку взял массивный (опять под килограмм) зяблик голубовато-розовой раскраски. Третьим – красный дрозд, весом с полкилограмма. И четвёртой прилетела вёрткая птичка, очень похожая на трясогузку. Только раза в три.
Из более мелких пичужек, коих вокруг тоже хватало, никто на угощение не позарился. Ну и опекун выглядел озадаченным:
– Чего это они так оголодали? – почесал он затылок. Потом дёрнул плечами, словно разминая их. – Ведь никак они к тебе привязаться и присмотреться не могли успеть, ты всего второй день в лесу… А может, у тебя запах другой? – Вопрос прозвучал скорее риторически. Потому что дальше последовало распоряжение: – Работаем! И если хотим… – последовало совсем непонятное предложение из нескольких слов, – то работаем изо всех сил!
Гют вприпрыжку побежал к каналу с улитками.
За ним помчался и Арис, уже не обращая никакого внимания на очередной летающий остров, который навис над лесом, и не присматриваясь к удивительно немногословным птицам, которые десятками и сотнями мелькали вокруг, да так и носился, пока на лес не опустились вечерние сумерки. С сумерками и птицы исчезли, явно отправившись спать. Рабочий день закончился.
Завершив работу и что-то поспрашивав у главного распорядителя на поляне, Гют примчался за стоящим в стороне Шенгаутом и поволок его на другой край поляны. Там, среди густого кустарника и почти непроходимого подлеска стояли несколько странные деревья с утолщёнными бочкообразными стволами. Судя по всему, Гют и радовался какой-то предстоящей награде за трудовой подвиг, и сразу извинялся за вчерашнее:
– Следовало тебя провести в душ нашей семьи для омовения. А я забыл… А сейчас… вот… мойся. И это… вон там – свежее пончо для тебя и галоши…
Семейная душевая крайне невыгодно отличалась от душевой вдовы Дамиллы. Здесь было тесно, грязно, темно, и мыло – только хозяйственное.
