Варгус отмахнулся.

– Отмирает, и я вместе с ней. В Гэта мало кто верит, а боятся и того меньше. Я сам виноват. Слишком долго не давал себе воли. В лучшем случае продержусь еще год-другой. Мне одна дорога – на войну.

В деревне только Карла знала, кто такой Варгус и на что он способен. Она не утверждала, что все понимает, зато умела слушать и верить. Было бы нехорошо скрывать от нее правду. Варгус ждал дальнейших расспросов, но их почему-то не последовало.

– Значит, пойдешь воевать?

– Пойду. Отправлюсь в Чарас, чтобы сражаться и убивать. За короля, за страну и за всех, кто не может себя защитить. Поклянусь железом в своей крови и буду биться до конца, каким бы он ни был.

Карла, помолчав с минуту, качнула головой. На лице ее как будто блеснула слеза – или ему померещилось?..

– Если бы кто другой такое сказал, я бы ответила, что он круглый дурак. Но для тебя это не просто слова?

– Нет. Такова моя клятва. Ее не нарушишь. Если я здесь останусь, то умру через несколько лет. На войне у меня хотя бы будет надежда.

Карла достала из-под прилавка пыльную бутыль из красного стекла, наполовину пустую, и щедро плеснула в два стакана густую синюю жидкость.

– Тогда удачи тебе, – сказала она, поднимая стакан.

– За удачу я выпью. Надеюсь, мне будут рады, если я когда-нибудь вернусь.

– Не сомневайся.

Они свели стаканы и осушили их одним глотком. Напиток обжег горло и разлился по телу приятным огнем. Старые друзья поговорили еще немного, однако все самое важное уже было сказано. Варгус сделал свой выбор. Утром он оставит деревню, которая была ему домом последние сорок лет, и пойдет на войну.

Приятно оказаться дома и вдохнуть знакомый воздух, влажный и свежий! Балфрусс видел за городскими валами бескрайние поля – зеленые, желтые, бурые, со всех сторон обрамленные каменными стенами. Какие только краски здесь не играли! И надо же было столько лет провести за границей, чтобы это понять…

Далеко на востоке смена сезонов почти не влияла на погоду. Ветер становился чуть холоднее, солнце грело чуть сильнее, но земля не меняла цвет, как здесь, в Севелдроме. Вдали от родины Балфрусс перестал считать время в днях и неделях. Что толку, если ты не спешишь домой, в лоно семьи, в объятья любящей супруги?.. Пока мысли не приняли более мрачное направление, он сосредоточил взгляд на городе.

С вершины дворца, откуда Балфрусс озирал окрестности, Чарас был виден как на ладони. Столицу Севелдрома ограждали зубчатые стены высотой в сотню футов. В самом сердце города стояли древние, осененные вековой историей здания, над которыми возвышался Собор Великого Создателя. Хотя громадный шпиль чуть накренился, а железная крыша местами позеленела от патины, собор по-прежнему смотрелся величественно. Витражи в окнах, изображавшие картины былых времен – королей, королев и воинов, – сверкали на солнце мириадами ярких оттенков.

Несмотря на размеры собора, на его фоне не терялись ни купол Храма Всеблагой Матери, ни сверкающий шпиль Церкви Святого Света. Оба они спорили за внимание в Новом городе, построенном пять веков назад. Тот лучами расходился от Старого, и населяло его втрое больше людей. Наружная стена, высотой не уступавшая внутренней, защищала жителей от разгула стихий и прочих угроз, хотя город уже много столетий не знал осады.

С высоты перед Балфруссом открывалось богатство красок: пестрели вывески лавочников, полосатые навесы рыночных торговцев, клумбы в Мемориальном парке королевы. Во многих домах Старого города окна верхних этажей были украшены цветными стеклами – пережиток тех дней, когда все его жители возносили хвалу Создателю. В Новом городе мода не прижилась, хотя более поздние храмы с переменным успехом пытались копировать эти витражи.

В сравнении с другими городами, где Балфруссу доводилось бывать, архитектура Чараса была незамысловата, однако в однообразии невысоких зданий Старого города ощущалась своя красота. Их прямые линии, голубые шиферные крыши и немногочисленные скромные украшения говорили о силе и надежности – качествах, которые обычно приписывали жителям Севелдрома. Балфрусса возмущало, когда другие презрительно называли его народ тупыми скотоводами.

Трудно было поверить, что он провел вдали от дома пять лет. Сейчас из зеркала на него посмотрел бы человек гораздо старше своих тридцати семи. Волосы уже тронула седина, а под глазами не сходили лиловые тени, будто он с ними родился. Не обошла Балфрусса и другая напасть: ветер в последнее время стал сильнее холодить затылок. Что ж, благодаря бороде хотя бы шея оставалась в тепле.

– Рад вернуться домой, Лэн? – спросил Вэннок Лор, поднимаясь по лестнице.

Вэннок остался таким же, как прежде: здоровяк в литых кожаных доспехах и с мечом на боку.

Они росли вместе и не держали друг от друга секретов. Никто, кроме Вэннока, не звал Балфрусса именем, которое он получил при рождении и носил до одиннадцатых именин. Этот обычай родился в то время, когда из десяти детей шестеро умирали от красной сыпи, не дожив до десяти лет. За последние четыре века такое не случалось ни разу, но традиция сохранилась.

Несмотря на годы разлуки, когда Балфрусс учился в Красной башне, приятели по-прежнему читали друг друга, как раскрытую книгу.