– Какой другой?

– Зекорранский ювелир. Я видел, как он ночью пробрался в ваш дом.

По иронии судьбы, в тот раз Золл пришел лишь потому, что не хотел пить в одиночестве. Что ж, если Сабу выдал Избранным их имена, неудивительно, что к Гундеру нагрянули с обыском. Ювелир не появлялся уже несколько дней, а значит, либо сидел в тюрьме, либо прятался, а скорее всего уже отплыл на север.

– Ты сказал Избранным, что я предатель?

Мальчишка заерзал и скривил лицо, будто съел лимон.

– Хотел, но доказать было нечем. В прошлый раз я ошибся, так мне за это дали плетей.

Гундер вздохнул с облегчением. Конечно, Сабу еще мог выдать мятежников, но при должных мерах предосторожности этого можно было не опасаться.

– Зачем ты… – начал Гундер и вдруг, замолчав, опустил глаза. Из его живота торчала рукоятка кинжала. Простой выделки, с именем мальчишки и надписью – «Приступим».

Сабу в ужасе уставился на содеянное. Он хотел убежать, но Гундер крепко держал его за руку. Впрочем, скоро паника на лице предателя уступила место сомнению. Сабу присмотрелся к ране.

– Крови нет, – сказал он.

Лезвие, едва длиннее пальца, вошло в мягкую подушку, при помощи которой Гундер выдавал себя за толстяка. Обычный кинжал прошел бы ее насквозь, но этот ножичек даже не поцарапал кожу.

– Зря ты это сделал, – покачал головой Гундер. Он тряхнул рукавом, и другой, собственный его кинжал прыгнул в свободную руку. Сабу отчаянно задергался.

– Я никому не скажу, обещаю! – плаксиво залепетал он, но Гундер уже затолкал его глубже в проулок. Поняв, что слезами тут не поможешь, Сабу забился и хотел закричать. Кинжал сверкнул у самого горла, и вместо крика оттуда вырвалось бульканье. Шею обволокло красным. Сабу, захрипев, опустился на землю. Гундер дождался, пока мальчишка перестал дышать, обтер кинжал о его запачканный мундир и зашагал прочь.

Солнце только взошло, а в храме уже собралось больше дюжины человек. Даже после долгих странствий, обойдя весь запад, а на востоке добравшись до двора короля Пустыни, Балфрусс входил под своды старейшей церкви Создателя с неизменным благоговением. Почти тысячу лет люди приходили сюда поклониться древнейшему из богов. За это время сотни войн пронеслись по свету, целые народы успели появиться и исчезнуть, а в храме все так же молились Создателю.

Было в этом постоянстве что-то проникновенное и умиротворяющее. Балфрусс прожил вдали от Севелдрома не так уж долго, но мелкие изменения бросались в глаза. Мужчины растили усы по последней моде, тогда как раньше в ходу были пышные бороды. Одежда стала ярче, но при этом скромнее, чем ему помнилось. Еду в тавернах теперь приправляли специями с запада (оно и к лучшему – местная кухня всегда казалась ему пресноватой). Всюду Балфрусс замечал перемены, и только здесь, в доме Великого Создателя, время как будто застыло.

Высокий арочный потолок, широкие каменные колонны, витражи и тяжелая деревянная мебель нисколько не изменились. Вдоль одной стены висели портреты бывших патриархов, от прошлых веков и до наших дней. Напротив нее – пейзажи, подаренные местными художниками. Балфрусс заметил лишь одно новшество – пеструю галерею аляповатых рисунков у дальней стены. Присмотревшись, он понял, что это портреты короля Маттиаса, нарисованные детьми, а подписи в простых словах выражают соболезнования.

Элоиза сидела в четвертом ряду. Балфрусс сел рядом и молчал, наслаждаясь покоем и тишиной.

Мысли, приняв свободное направление, вернулись к недавним событиям. У него больше не было секретов. О Чернокнижнике знали королева и ее генералы, знали и собратья Балфрусса. Он рассказал им даже о Граэгоре, хотя это далось ему нелегко.

– Ты говорил с ним? – спросила Элоиза, словно прочитав его мысли.

Она побледнела и осунулась, глаза покраснели от слез и бессонницы. Траурные одежды придавали ей мрачный вид, и на секунду она напомнила Балфруссу Осколка. Искру жизни Элоиза похоронила под горой скорби.

– Нет, не говорил.

– Он действительно твой отец?

Как бы ему ни хотелось, Балфрусс не мог этого отрицать. Вэннок уже какое-то время знал правду и ждал удобного случая, чтобы с ним поделиться.

– Да, – ответил он наконец.

– Тогда вам нужно поговорить, и как можно скорее.

– Зачем?

– Затем, что завтра один из вас может погибнуть. – Слова прозвучали мягко, однако Балфрусс знал, какую боль они ей причиняют. Тщетно пытаясь предложить хоть какое-то утешение, он взял Элоизу за руку, но по-прежнему не смотрел на нее, чтобы чувства, похороненные еще в Пустыне, не вырвались