– Мне показалось, кто-то следит за нами, – повторил Джек.

Женевьева поцеловала его:

– Идем к остальным.

Они вернулись к прочим членам семейства, ожидавшим их у камней. Аутвудс, который мог мгновенно показаться таким чуждым и враждебным, вновь стал привычным и уютным.

Джек что-то заметил в лесу, учуяли и собаки. Кто-то наблюдал за ним. Но раскрыть, кто это был, значило бы раскрыть того, кто все время рассказывал эту историю. И как уже говорилось, все зависит от этой детали.

Тара ушла, и на сей раз ушла навсегда. Не оставив никаких дополнительных сведений. Она пыталась рассказать все, что поняла относительно случившегося с нею, но ее или не хотели слушать, или находили ее историю слишком тревожной или слишком сомнительной, а потому невероятной. Может, это было своеобразное иносказание, а может, она говорила чистую правду о том, что произошло.

В конце концов, двадцать лет – большой срок. Мы уже не те, что были. Старые друзья, возлюбленные, даже члены семьи – все мы посторонние, у которых случайно оказались знакомые лица. Мы не имеем права утверждать по прошествии стольких лет, что знаем кого-то, и для Тары это оказалось невыносимым. По крайней мере это я могу сказать с уверенностью. И вот она сбежала во второй раз, поскакала через леса, пересекая кристальные ручьи и широкие луга, в богемную страну света и огня, туда, где солнце и луна встречаются на холме.

Майский праздник четыре месяца спустя после исчезновения Тары. Погода солнечная, в небе ни облачка. Вокруг «Старой кузницы» все буйно цвело: жарко цвела вишня перед домом, не отставала от нее яблоня рядом, сирень и благородный каштан за домом рвались последовать за ними. Бушевала весна, воздух был густой от пыльцы.

Питер погрузил в грузовик все необходимое для выезда на работу. Потом нырнул обратно в мастерскую за средством от конского ламинита и еще одной коробкой подков. Выйдя из темной мастерской, щурясь от яркого солнца, он заметил, что Зои с кем-то разговаривает перед домом.

Огромная живописная вишня раскинула свой феерический жемчужно-розовый полог у подъездных ворот, и Зои стояла под ним. На ней было прелестное платьице в цветочек и шлепанцы, открывающие ее голые, тонкие, как у жеребенка, ноги теплому весеннему солнцу. Она провела рукой по длинным шелковистым волосам, и солнце замерцало в их темных волнах, как тихое пламя. Она приподняла их над ушами, и свет в них вспыхнул и снова потускнел.

Питер оценивающе посмотрел на мужчину, с которым она разговаривала. Он был хорош собой, изрядно старше, чем Зои. Дочерна загорелый, как человек, проводящий много времени или работающий на открытом воздухе, и сквозь густые темные волосы поблескивала золотая серьга в ухе. Он улыбался и поддразнивал ее, сверкая белыми зубами, и указывал на верхние ветви вишни.

Питер решил подойти и посмотреть, что происходит. С коробкой подков под мышкой, он пересек двор. Но когда мужчина увидел направляющегося к ним Питера, лицо его изменилось. Он протянул Зои руку, прощаясь, и подозрительно быстро пошел прочь.

Когда Питер поравнялся с Зои, тот уже был в нескольких ярдах от них и садился в белый фургон. Питер и Зои смотрели, как он отъезжает.

– Кто это был? – спросил Питер.

– Понятия не имею.

– Что он хотел?

– Я только что вышла позвонить. Стою здесь, а он спрашивает, можно ли ему сорвать несколько веток. Говорит, он обожает цветы вишни. Нельзя ли, мол, принести лестницу, взобраться и срезать несколько веток, а я говорю: и много вы хотите срезать? Он смеется и отвечает: да так, самую малость. И я уже собиралась сказать, что пускай срезает, не жалко, то есть их же масса, правильно?

– Правильно.

– Потом он посмотрел и увидел тебя. Ты спугнул его, пап.

– Так-таки и спугнул.

Они стояли под цветущей вишней, глядя на дорогу, хотя белый фургон давно уехал.

– Зои!