Сварог вышел в коридор, пропустив вперед Мару. Все остальные двери уже распахнуты, возле них — почтительно склонившиеся лакеи, выходят сподвижники, держатся совершенно естественно, никак не похоже, чтобы кто-то чувствовал себя неуверенно в незнакомом наряде, так Леверлин слово сдержал: лицо у него сейчас доброжелательное, исполненное легкого любопытства ко всему окружающему, предвкушения приятного вечера… а вот Шег Шедарис, простая душа, не в силах скрыть легкого раздражения, когда косится на свою спутницу, наряженную столь же символически-легкомысленно, как и Мара… ну да, он всегда был ревнив, как черт, к низким вырезам и коротким платьям относится столь же пуритански, как Интагар, — а тут такое… что касается помянутой спутницы, все обстоит, похоже, как раз наоборот, ей здешняя мода по вкусу, на лице знакомое выражение, с каким она иногда говаривает: «Эх, это бы да во времена моей молодости…» Благородные гости двинулись вслед за бароном почему-то повернувшим не к лестнице, а к торцовой глухой стене справа, возле которой торчал очередной лакей. У Сварога неведомо почему всплыла в памяти приговорка, сопровождавшая одну из игр раннего детства: «Вы поедете на бал?» Игра была исключительно девчачья, мальчишки к ней не присматривались и не прислушивались, они пребывали еще в том нежном возрасте, когда девчонок полагается сторониться, глядя свысока, — так что в уши лишь чисто случайно залетала парочка реплик, в чем эта игра заключалась, Сварог так и не узнал, да и наверняка уже не узнает…
Ага, вот оно в чем дело. Лакей коснулся мозаичной стены — и открылась довольно высокая и широкая потайная дверь, за которой виднелся изгиб устланной роскошным ковром лестницы, плавно уходившей куда-то вниз. Ну что ж, такие лестницы в темницы и подвальные пыточные не ведут…
Лестница оказалась не особенно и длинной. Кончалась высоким аркообразным проемом, за которым открылся сводчатый зал: десятка два столиков, сделанных из распиленных пополам бочек с большими вырезами для удобства ног. Сварог, естественно, ни малейшего представления не имел, какой была здешняя старина, но все равно осталось стойкое впечатление, что все вокруг как раз старательно стилизовано под нее самую: грубоватая кирпичная кладка стен, массивные жесткие кресла, словно притащенные из дешевого портового кабака, подставки для гроздьев красно-сине-желтых шарообразных фонариков как две капли воды похожи на грубо выкованные держалки для стенных факелов, ни единого ковра, пол застлан широкими досками столь же грубой работы, хорошо хоть, оструганными, Справа, в углу — камин, в котором горят толстенные обрубки цельных древесных стволов.
Единственный диссонанс — несколько плоских экранов в разных углах ресторанчика, на них проплывают, сливаются, свиваются в затейливые переплетения разноцветные полосы. Ну да, телевидение у них хотя и существует, но используется в чисто прикладных целях — он помнил телекамеры слежения в хранилище. Все понятно: если нет ни прозы, ни поэзии, нет, соответственно, ни художественных фильмов, ни эстрадной песни. Попросту нечего показывать.
Так… Леверлин уверял, что не обнаружил ни малейшего следа живописи со скульптурой. Однако возле камина стояла изящно выполненная статуя обнаженной женщины из какого-то розового камня, а в двух местах висели большие картины: морской пейзаж при ясной погоде и красивый замок посреди живописного леса. Либо искусство все же существует, но доступно очень узкому кругу (как привилегия королевской охоты), либо все это раздобыто наверху для услаждения взора избранного общества…
Играла негромкая музыка, мелодия и в самом деле весьма незатейливая, но приятная для слуха. Что-то похожее на пару виолонов, скрипку и временами позвякивавший бубен. Гостей обоего пола не так уж и много, человек десять. Сварог отметил, что их компания вовсе не стала объектом всеобщего внимания — ну да, воспитанные люди, сливки сливок, не станут скопом пялиться на незнакомцев, будто деревенщина какая. Что ж, так оно и лучше…
Почтительный седовласый хмырь, осанистый, с золотой цепью на шее — то ли метрдотель, То ли мажордом, Аллах ведает, как он тут именуется — с проворством опытного дирижера как-то особенно ловко и быстро разместил гостей за столиками. Скорее всего, согласно порученной ранее инструкции Сварог с Марой И барон оказались за одним, Тетка Чари с хмурым кавалером за другим, Леверлин в одиночестве, Бони с Паколетом за четвертым. Последние тут же принялись с самым живым интересом (но и с соблюдением политеса, понятно) разглядывать девичью компанию за ближайшим столиком (три грации, одна краше другой), явно в хорошем темпе прикидывая мысленно моральную стойкость девиц и наличие таковой вообще.
Стол, как и остальные, оказался заранее уставлен яствами и питиями: золотые приборы, хрусталь, начищенное серебро… Приходилось признать, что барон их принимал по высшему разряду, что ж, и они не простые дипкурьеры, а, собственно, высокие полномочные посланники, пусть и нелегальные… Ох ты!
Сварог, конечно, сохранил полнейшее хладнокровие. В конце концов, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Просто-напросто зазвучала песня. Приятный, молодой женский голос с легкой хрипотцой в стиле Тарины Тареми (но это, конечно, не она), оркестр, полное впечатление, состоит из гораздо более сложных инструментов, чем прозаические скрипки-виолоны, вроде бы даже электронное звучание слышится. И слова, слова! Каким на земле быть не полагается, а здесь просто неоткуда взяться…
